Мятеж главкома Сорокина. Правда и вымыслы - [17]
Еще более оригинально проблему беспрепятственного передвижения своего эшелона решил, ставший потом в годы Гражданской войны командующим 2-й Конной армией, а в то время командир сотни подъесаул Ф.К.Миронов. Когда в Уфу прибыли поезда с казаками, город бурлил, рабочим было не до работы. Поездов не давали, поездные бригады вместе с другими жителями города митинговали. Казаки очень спешили домой, поэтому поступило предложение — разгрузиться, оседлать коней и «взять забастовщиков в плети». Командир дивизии вызвал уже тогда прославленного подъесаула Миронова и приказал обеспечить порядок в городе и продвижение составов. Миронов откозырял, выгрузил из эшелона свою сотню и повел ее в город.
Прошло всего три-четыре часа, как железнодорожники выдали все необходимое, поездная бригада стала вдруг разжигать топку, паровоз дал свисток к отправлению. После, уже под Самарой, по вагонам стало известно от казаков мироновской сотни, что в оборот они брали не рабочих Уфы, а уфимскую тюрьму. Разоружили охрану, выпустили из камеры приговоренных к смерти и заключенного туда за революционную деятельность инженера Соколова, из-за чего, собственно, и начались беспорядки, созвали митинг и предложили прекратить забастовку. Рабочие согласились[18]. «Деморализация войск, — пишет в своих воспоминаниях об этих событиях, ставший во время Гражданской войны военным министром в Комитете Освобождения Черноморья, известный эсер Н.В. Воронович, — начавшаяся еще после Мукденского поражения, вскоре достигла своего апогея. Злоба, копившаяся месяцами, прорвалась наружу в самых уродливых формах. Не желая разбираться в том, кто является виновниками 20-месячной страды, запасные вымещали свою злобу на каждом, кто являлся каким-либо начальством или носил «ясные погоны». Начальство, растерявшееся от этого неожиданного бунта, столь покорных и послушных до сего «землячков», не умело и не могло успокоить людей. Потребовались карательные поезда Ренненкампфа и Меллер- Закомельского, чтобы остановить этот поток, угрожавший залить Россию кровью и огнем пожаров. Все это повторилось в 1917 г.»[19].
Возвратившиеся с фронта домой казаки увидели вдруг, что те их части, которые не воевали против японцев, здесь занимаются «полицейской работой» — разгоняют нагайками рабочие демонстрации. Для этого царь привлек 16000 рот пехоты и 4000 эскадронов и сотен кавалерии[20]. Нашлось немало казаков, которым очень не понравилась эта «работа» и они отказались выполнять карательные функции. Ушли домой из Воронежской губернии, «по староказачьей традиции», обсудив на кругу свое решение, кубанские сотни 3-го сводного Лабинского полка, из Гурии таким же образом ушел полностью 2-й Лабинский полк, а 2-й Урупский полк вообще учинил вооруженный бунт. О нем следует сказать особо, так как это событие имеет непосредственное отношение к И.Л.Сорокину и к тому, что потом происходило на его родине.
2-й Урупский полк формировался из станиц Майкопского отдела, и в нем служило много земляков Ивана Лукича. Он в это время находился еще на пути с фронта и никакого участия в тех событиях не принимал, но вернувшись домой, стал свидетелем последствий выступления своих земляков. А сами события заслуживают того, чтобы о них сказать более подробно, тем более, что многие урупцы в годы Гражданской войны перешли на сторону революции, служили в армии Сорокина. Мятеж 2-го Урупского полка был первым на Кубани случаем прямого перехода боевой казачьей части на сторону революции и братания казаков с рабочими, их участия вместе с ними в демонстрациях. Кульминацией недовольства казаков 2-го Лабинского полка стало вооруженное выступление его личного состава против казачьей верхушки. Характерно то, что большевиков в этом полку не было, руководили восстанием люди, которым казаки доверили это опасное и, в общем-то, не свойственное им дело. В это время полк был поделен на две части: три сотни его находились в Новороссийске, а три в Екатеринодаре.
Начиналось все так. Кубанскому комитету РСДРП удалось распространить в полку листовки, которые назывались «К казакам» и «Казачья памятка». В них звучал призыв не становиться «убийцами и палачами» народа, а быть вместе с ним.
«Казаки, — говорилось в одной из листовок, — великое дело затеял русский народ и зовет вас к себе. Народ поднимается в городах и по всей стране, чтобы завоевать России свободу и политические права. Надо, прежде всего, свергнуть царя-палача и назначить народное правительство… Казаки, наберитесь мужества! Не дайте себе туманить головы. Отказывайтесь стрелять в народ. Если офицеры будут стрелять в народ, стреляйте в офицеров. Переходите на сторону народа, становитесь в его ряды…»[21]
Казаки стали ходить на рабочие митинги, некоторые побывали на квартирах организаторов митингов и получали разъяснение сути происходящих в стране событий. Нужно сказать, что у казаков полка были и свои причины недовольства — тяжелые условия казармы, издевательства офицеров, таких, например, как командир 4-й сотни подъесаул граф Салтыков. В результате революционной агитации 1-я сотня урупцев отказалась разгонять демонстрацию рабочих железнодорожников в Екатеринодаре, те вышли на улицы с красными флагами. Потом созрел смелый план: во время парада в честь «георгиевского кавалерского праздника» 26 ноября 1905 г. арестовать наказного атамана, затем объединиться с большевиками, которые лучше знают, как действовать дальше, и захватить власть в Кубанской столице. Однако этот замысел был сорван. Знаменный вахмистр Маковкин, который должен был руководить арестом атамана и его офицеров, в последний момент заколебался, ничего не предпринял, выступление отложили, но совсем не отменили.
