Мы живем рядом - [7]

Стены без окон

Тают во мгле.

Верблюдов горбы

Неотличимы,

Вместо тропы

Синие дымы.

Кончился шорох

Карагачей,

Сгладились горы,

Исчез ручей.

Вместе уснули

Верблюды, снег,

Дерево, улей

И человек.

Тьму хоть толочь —

Ни огонька.

Как эта ночь

От всего далека!

Дуаб (Два потока)

День рожденья моего

Приютил Дуаб полночный,

Нет мрачней теснин его

И прелестней, между прочим.

Дичь какая-то вокруг —

Ералаш цветной дивана,

Полутемной лампы круг,

Плов и джина полстакана.

Дым табачный к потолку,

Дверь скрипит, как бы вздыхая,

И буржуйка в уголку,

Где трещит арча сухая.

Чуть поблескивает глянец

Чашек в теплой полутьме,

И у ног сидит афганец

На ковре, в большой чалме.

Мне дарили в дни рожденья,

Как и я дарить был рад,

Вещи разного значенья,

Но сегодня я богат.

Подарили, как сумели,

Чтоб друзей не забывал,

Шикарийское ущелье

И Шибарский перевал.

Чтоб замерзшие потоки,

Голубую седину

Отогрели эти строки,

В пену юную вернув.

Чтоб сердечно рассказали,

Прилетев издалека,

Как в ночной реке играли,

Словно рыбы, облака.

Чтобы жар тех стен зеленых,

Черно-снежных жил со мной,

С небывалой, раскаленной

И пронзительной луной.

Чтоб всю глушь той ночи тесной

Я до дна бы испытал,

Чтобы красный мост железный

Под стихом прогрохотал.

Чтобы в самых днях жестоких

Голос дружбы не ослаб,

Чтоб врывались снова строки,

Как и мы, в ночной Дуаб.

Нет, дела у нас не плохи,

И ночлег у нас не плох!

Мы ведь слуги той эпохи,

Что чудесней всех эпох!

Мы посланцы мира ныне,

И любой из нас готов

Мерзнуть в каменной пустыне,

Согреваться у костров,

Вновь с холодного рассвета

Путь без отдыха вести,

Знамя мира, знамя света,

Коммунизма пронести.

Пронести сквозь вражий, жабий

Визг, сквозь вражий, крабий мрак.

Потому в глухом Дуабе

Наш сегодня бивуак.

Уж плетет кривые басни

Полуночный ералаш,

Кончен плов, и лампа гаснет,

Сидя спит афганец наш.

Уголь в печке краснопенный

Размешав до глубины,

Выхожу за эти стены —

В беспощадный мир луны.

Где-то в Бирме джунглей ропот

Партизаны стерегут,

Где-то по тибетским тропам

В эту ночь гонцы идут.

Много в жизни я отведал

И тревоги и забот

И опять иду по следу,

Что к покою не ведет.

И в раздумье одиноком

Под дуабскою луной

Мне сверкают два потока

Молодою белизной.

Этих вод, мне засиявших,

Для чего мне избегать?

Светлых рук, меня обнявших,

Не хочу я забывать.

А в ущелье воют волки,

Снежный ветер пылью бьет,

И зеленых звезд осколки

В сердце падают мое.

Ворота Искандера

Нам афганец сказал, показав на громады

Стен, идущих к вершин куполам:

— Эти стены когда-то стояли преградой,

Их Искандер рассек пополам.

Мы не спорим, у нас есть другие заботы,

Мы поверим, что их разрубили с плеча,

И не только вот эти — иные ворота

Рассекала здесь сила меча.

Нам остались на память лазурь и багрянец

Твоих гор, твоей жизни рассказ —

И твою нищету, твои беды, афганец,

Ни один не забудет из нас.

Помни, друг: у тебя мы не сеяли ужас.

Помни: мир мы приносим в твой дом.

Слово дружбы — оно рассекает не хуже

Все преграды, и с ним мы идем!

Огни Термеза

Барханы там были большие,

Барханы нас просто душили

Текучим холодным песком,

Свистели бичи арбакешей

Над конским мокрым виском,

Визжал арбакеш, словно леший,

Гоня лошадей напролом.

И аспидный сумрак пустыни,

Который все стынет и стынет

И всё холодней и пустей, —

Возьмет да навстречу и вынет

Такой указатель путей,

Нельзя и придумать простей —

Из серых верблюжьих костей.

И вторя стенаньям шакальим,

Бежавшим все дале и дале,

Стонали пески голосами,

Какими, не знали мы сами,

И птицы ночные рыдали

Так жалко, что душу всю вынет,

Что ну ее к черту — пустыню!

Уже в темноте на барханах

Шатало коней, словно пьяных,

На гребнях, почти что у цели,

Ремни на упряжках летели,

И, стоя над краем обрыва,

Обрывками старых арканов

Чинили мы их торопливо,

И шли мы, в песке утопая,

И тьма издевалась тупая

То воем, то свистом, как ханы,

Терзавшие пленников тут, —

Казалось, что эти барханы

Нам снятся и, в сны завлекая,

В какие-то дебри ведут.

И вдруг мы проснулись, как дети,

Промчался пустынею ветер,

И лента огней золотых

Открылась с холма над рекою,

Всей тьме этой наперерез,

Полна золотого покоя,

И мы закричали: — Термез!

В нас все, что мы видели, жило:

Природа, которой нет краше,

Народа хорошего горе,

Прибой Аравийского моря.

Но лента огней золотых

Все эти виденья затмила:

Земля наша — родина наша

...Конец путешествия — всё!

1951

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Последнее, что я видел на фоне багрового смолистого заката, был афганский офицер, молившийся на вершине высокого бархана. Он стоял на коленях на маленьком молитвенном коврике, расстеленном на уже холодном песке. Равномерные взмахи его протянутых рук и все движения его сильного, гибкого тела напоминали несложные гимнастические упражнения. В трех шагах позади него стоял солдат. Перекинув через руку шинель своего начальника, он держал в поводу двух лошадей. Лошади переминались с ноги на ногу, точно им не нравилась эта неожиданная остановка.

Офицер все быстрее отдавал поклоны, и казалось со стороны, что он кланяется наступающей ночи и пустыне, окружающей нас, точно хочет задобрить какие-то дикие силы, которые угрожают нам из ее глубины.