Мы — военные - [98]

— У меня тут отдельно записано о посещении музея Ленина… — Коля бросает вопросительный взгляд на командира роты, сидевшего за столом президиума, и замполита, наклонившегося к майору. Яков Миронович подвигает стул Алексею, многозначительно кивает в сторону трибуны: бери, мол, в свои руки бразды правления.

— Сделаем так, — говорит Алексей, обращаясь в зал и словно советуясь со всеми, кто находился в нем. — О музее Ленина товарищ Ветохин расскажет нам подробно в следующий раз. Световую газету для этой цели используем. А сейчас, чтобы не откладывать дела в долгий ящик, поговорим о социалистическом соревновании. Прикинем, как оно у нас теперь практически пойдет. Может, Николай Ветохин и начнет этот разговор, поскольку он на трибуне?

— Мы тут нынче утром заседание комсомольского бюро провели, — снова оживляется Коля. — На ходу, так сказать. Решили, чтобы все комсомольцы в соцсоревновании примером служили. Что касается моего отделения, то мы вызываем отделение младшего сержанта Калашникова. Давайте, товарищ Калашников, потягаемся, померяемся силами!

На вызывающий, задорный голос Коли Ветохина из зала эхом отзывается неторопливый басок Калашникова:

— Давайте!..

— Мы и обязательства свои обсудили в отделении. Пункты у нас такие… — Из кармана гимнастерки Коля достает сложенный вчетверо листок бумаги. — К Первому мая сделать отделение полностью отличным. Всем к тому же сроку сдать экзамен на классность, а тем, кто имеет ее, — повысить на одну ступень. Все воздушные цели, в том числе и низколетящие, обнаруживать на предельной дальности и проводить без провалов в любых условиях, при любых помехах. В полтора раза сократить установленные сроки свертывания и развертывания локационной станции. И последний пункт: всем в отделении овладеть не менее чем одной смежной специальностью.

Кто-то, очень, видно, заинтересованный, с ревнивым нетерпением выкрикивает из зала звонким тенорком:

— Какой именно?

— Любой. К примеру, я лично изучу дизель и получу права классного шофера.

— Это говорится к примеру, для красного словца или точно будет сделано?

— Да вы… — Коля, запнувшись, некоторое время беззвучно шевелит губами, не находя слов. — Да вы что, дорогой товарищ? Мы же тут не в бирюльки играем, а берем социалистические обязательства. Как же так можно, чтобы дать слово и не сдержать его? Так советские люди не поступают. Раз я сказал, что к Первому мая овладею специальностью шофера-электромеханика, значит, овладею!

— А если я сижу за индикатором высоты, а захочу еще научиться работать за индикатором кругового обзора? Это будет считаться?

Коля снисходительно пожимает плечами.

— Пожалуйста!.. Только в нашем отделении это пройденный этап. У нас каждый может заменить товарища. Вот даже новичок Гречуха и тот уже на двух индикаторах работает. Правильно я говорю, товарищ Гречуха?

В самой середине зала проворно поднимается невысокий шустрый солдат. Как-то бочком он ловко выскальзывает в проход между рядами, принимает стойку «смирно».

— Не совсем правильно, товарищ младший сержант, — бойко заявляет он, лукаво косясь на Захарчука, который сидит рядом, упершись кулаком в подбородок. — Пока вы были в Москве, я третий индикатор освоил. С помощью вот товарища лейтенанта, конечно.

— Выходит, отстал я от жизни…

В зале снова поднимается оживленный шумок. Обращаясь друг к другу, солдаты задвигались на местах, заскрипели скамейками. Одновременно посыпались вопросы — и к командиру роты, и к его заместителю, и к Николаю Ветохину. И все голоса перекрывает все тот же дотошный тенорок:

— Гречухе, ему хорошо, он техникум окончил, а как остальным молодым солдатам?

Оживление в зале начинало переходить дозволенные границы. «Ох уж эта мне демократия!..» — морщится Лыков и не может удержаться, чтобы мысленно не выругаться. Он встает и громко стучит костяшками пальцев по столу. Шум гаснет, как пламя под струей огнетушителя. Яков Миронович выдерживает паузу и произносит укоризненно:

— Соревнование, спора нет, дело хорошее. Но зачем же дисциплину нарушать, други милые? Давайте соблюдать порядок. Отделение Ветохина, насколько я понимаю, вызывает на соревнование отделение Калашникова. Как вы, товарищ Калашников, принимаете вызов?

Тугодум по природе, Калашников не любит принимать поспешных решений, делать все с кондачка. Он смотрит, как всегда, исподлобья, на мясистых губах его блуждает нечто похожее на тень улыбки.

— Вообще-то мы не против соревнования, но…

— Что но?

— Надо подумать, товарищ майор, обсудить пунктик за пунктиком. Как же иначе? Может, мы что добавим к тому, что тут Ветохин зачитал. Вот, скажем, спорт. Возможно, я прослушал, но у Ветохина о нем вроде как ничего не сказано. А надо бы включить пунктик — кому сдать нормы ГТО, кому стать разрядником…

— Насчет того, чтобы подумать, резонно сказано. Как замполит?

— Я тоже считаю, что резонно, — соглашается Алексей. Он встает из-за стола и, большой, громоздкий, приближается к самому краю сцены. — Давайте, товарищи, сделаем так: сегодня-завтра подумаем, взвесим свои возможности. А завтра вечером окончательно оформим это дело. Согласны?

— Согласны! — нестройно, но дружно выдохнул зал.