Мы — военные - [97]

«Домой» Ветохин возвратился в субботу поздно вечером. В Солнечном ему предлагали задержаться до завтра, чтобы подвезти на машине, но он отказался. Ему хотелось скорее в родную роту, к товарищам, с которыми, как казалось Коле, он не виделся целый год.

К автобусной остановке встречать «москвича» пришли Толя Ветохин и еще несколько солдат. Делегату не терпелось скорее добраться до военного городка, а сопровождающие шли не спеша, тянули время — им хотелось на ходу перехватить побольше новостей.

И вот Коля Ветохин в казарме. Друзья-товарищи окружили его, расспрашивали о Москве, о Кремле, об интересных встречах. Коля отвечал неторопливо, с достоинством, и всем казалось, что за время пребывания в столице стал он каким-то иным — более возмужалым, более солидным. Даже родной брат не осмеливался называть его, как прежде, Колькой, а величал Николаем.

Еще долго держали бы Колю в живом кольце восторженные сослуживцы, но в казарму вошел старшина Пахоменко. Фыркнув в усы, распорядился:

— А ну давайте рассредоточимся! Чего сгрудились? Для беседы будет потом время. Вас, младший сержант Ветохин, прошу сейчас же в баньку — помыться, белье сменить. Ясно?

— Ясно, товарищ старшина, но я недавно мылся…

— Это неважно. Занесешь какую-нибудь инфекцию, кто будет отвечать? Помыться и сменить нательное белье! Постельное тоже сменить! Затем в распоряжение Желудева — расход оставлен. Ясно?

Желудев уже поджидал Николая Ветохина. Распарившемуся в бане, чистенькому, как огурчик, Коле он самолично поднес наполненную до краев миску наваристого борща, источавшего невыносимо аппетитный запах. Сверху борщ был покрыт янтарным слоем жира. После борща на столе, покрытом поверх клеенки подсиненной скатертью, появились увесистые котлеты, донельзя нашпигованные перцем, чесноком и еще какими-то только повару известными специями.

— Но ведь ужин положен из одного блюда? — недоумевает Коля.

Желудев самодовольно кивает головой: знаем, мол, что делаем.

— Тут и обед и ужин вместе, — говорит он.

В заключение обильной трапезы повар подает Коле стакан крепкого чая с двойной порцией сахара и два румяных и пухлых пончика.

— Кушай на здоровье, небось в Москве разные там деликатесы, а сытности никакой.

Хорошо пропотел путешественник в бане, а за угощением Желудева раскрасневшееся лицо его снова, как обильной росой, покрылось капельками пота.

Да, в гостях хорошо, а дома лучше. Родным и близким сердцу было тут все: и гулкий топот солдатских сапог над его головою в казарме, и шум дизеля работающей радиолокационной станции (смена Калашникова, очевидно, дежурит), и вон та кривая сосна, что стоит, вцепившись узловатыми корнями в крутой скат холма, и заглядывает в освещенные окна казармы, и огоньки в офицерских домиках — все, все!

Опустив занавеску на окне, в которое засмотрелся, Коля поднялся.

— Спасибо, Миша, устроил ты для меня настоящий пир.

— Какой там пир!.. — отмахнулся Желудев, и худое, совсем не поварское лицо его изобразило гримасу явного сожаления. Он прищелкнул пальцем по кадыку. — Если бы вот это разрешалось…

— Ну-ну!

На второй день после обеда в солдатском клубе состоялось общее собрание личного состава роты. На собрание пожаловали и женщины маленького гарнизона — все, за исключением Зинаиды Карповны, оставшейся на посту при Кузьме. Расселись женщины в первом ряду, предусмотрительно оставленном свободным. Кое-кого из них интересовала не столько деловая часть поездки в Москву Коли Ветохина, сколько его впечатления о столице. Какова-то она, красавица белокаменная? Что там нового? Кремль-то теперь для всех доступен…

— Слово предоставляется участнику Всеармейского совещания отличников младшему сержанту Николаю Ветохину, — объявляет Лыков.

Негромкий, но оживленный шумок в зале мгновенно прекращается. Коля поднимается на трибуну — самодельную, простенькую, не такую, как в Кремле. Привычным движением сгоняет назад складки гимнастерки под ремнем, раскрывает блокнот.

— Я не знаю, с чего начинать, — слегка растерявшись, признается он. — Сколько тут записано…

— Рассказывайте все по порядку, — советует Званцев.

— Хорошо, начну по порядку. Извините, что получится не совсем складно, — я ведь не оратор.

…Короткий зимний день уже клонился к вечеру, синие тени, становясь все плотнее, уже расползлись по всему военному городку, уже вспыхнул свет в клубном зале, а Николай Ветохин все говорил и говорил. Да разве все расскажешь!.. Никто не был в претензии, что пересказ речей участников совещания он перемежал лирическими отступлениями о встречах в кулуарах, об экскурсиях по Москве. По всему залу из рук в руки переходили открытки и фотоснимки, привезенные Колей из столицы.

С особым интересом разглядывали большой снимок, где Коля был сфотографирован с группой участников совещания. Тут же находились Маршалы Советского Союза, известные полководцы. Дзюба, потрясая этим снимком, твердил на ухо Калашникову:

— Ты это размножь! Чтобы всем по одному экземпляру! Трудно? Ничего, я с тобой буду печатать, только научи.

Непривычный к длинным речам, Коля устал, у него начало першить в горле, губы пересохли, и он все чаще прикладывался к стакану с холодным чаем.