Мы — военные - [94]

Разговор происходил в фойе клуба, где висят полотна со скромными инициалами «Я. Г.». Сам художник, рядовой Яков Гуревич, стоит чуть в стороне и, склонив голову к плечу, присматривается к Николаю Ветохину: рано или поздно придется писать большой портрет делегата Всеармейского совещания отличников. Правда, лицо у героя не совсем, как выражается Калашников, фотогеничное, но живопись не фотография — можно оттенить этакую одухотворенность и гордую осанку.

Яша предлагает:

— Товарищ младший сержант, вы постарайтесь все-таки выступить в Кремле. Тогда действительно можно будет создать замечательное полотно — «Новатор радиотехнических войск Николай Ветохин на трибуне Всеармейского совещания отличников».

— Да ну вас!.. — отмахивается Коля.

Расталкивая солдат плечом, вперед выдвигается Толя Ветохин. Он театрально хлопает брата по плечу и произносит с напускным пафосом:

— На всю Советскую Армию, на всю страну прозвучит твой страстный и мужественный голос, товарищ младший сержант! Частица отраженного блеска твоей славы упадет и на твоего брата, хотя и более смелого, но менее талантливого.

И уже обычным, не наигранным тоном:

— В самом деле, Колька, чего ты скромничаешь, словно красна девица? Ты наш делегат, и мы имеем право потребовать от тебя: отколи речугу в Москве!

— Правильно, — подхватывает Дзюба, — пусть знают наших!

И все наперебой начинают убеждать Колю Ветохина, что выступить с речью на Всеармейском совещании ему просто-таки необходимо.

Дождавшись, когда шум немного стихнет, сказал свое слово и рядовой Сергей Васин, тихий романтик и мечтатель.

— Это же замечательно, ребята, — начинает он, устремив куда-то в потолок задумчивый, затуманенный взор. — Наш товарищ выступает в столице Родины, и во всей стране услышат его!.. И мы услышим. Вся армия, весь народ узнает, как живет и несет службу наш маленький боевой коллектив на этом песчаном пятачке. Выходит, товарищи, что мы тут, в Малых Сосенках, не на отшибе, а вместе со всеми… Правда?

Привык рядовой Васин к тому, что его высказывания, чаще всего слегка наивные и не очень логичные, принимаются товарищами снисходительно, словно лепет ребенка. Порой и подшучивают над ним — он на это не обижается. И вот сейчас он почувствовал, что его слушают как-то иначе — сдержанно, серьезно и сосредоточенно. Такое внимание приводит Васина в смущение, речь его неожиданно обрывается.

— Это я так просто, — бормочет он, как бы оправдываясь.

— Правильно ты сказал, Сергей, — подбадривает солдата Николай Ветохин. — Конечно, ни на каком мы не на отшибе, а в одном строю со всей армией. Только знаете, товарищи, насчет речи… Не придется мне, пожалуй, выступить с речью в Москве.

И сразу недовольные голоса:

— Как не придется?

— Почему?

— Ты должен выступить!

— Не придется, товарищи, — повторяет Коля. — Во-первых, оратор из меня никудышный, а во-вторых, желающих выступить будет больше чем достаточно — всем слово предоставить просто невозможно. Слушать буду внимательно, на карандаш возьму все, что надо, а речь держать в Москве… этого обещать вам я не могу.

И все же в душе Коли Ветохина таилась робкая надежда подняться на трибуну Всеармейского совещания отличников, высказать свои заветные мысли. Он даже текст своего выступления составил тайком от товарищей. Более того, этот текст читали командир роты, замполит, парторг, собравшиеся в кабинете майора Лыкова. Подготовленную речь делегата все они, в общем, одобрили. Конечно, с поправками. Майор Лыков, например, предлагал «подпустить слезу»: плохо, мол, заботятся о маленьких подразделениях, оторванных от своих частей и соединений.

— Так и заявите, — учил Яков Миронович. — Ожидаем, мол, вашей поддержки, товарищ Министр обороны. Что нам требуется? Прежде всего, с помещениями у нас плохо. Радисты и планшетисты ютятся в старой развалюшке, крыша протекает… Стыд-позор!

— Но ведь мы ее починили, и она теперь не протекает, — заметил Званцев.

— Мало ли что, починили! Надо, чтобы пожалостней. Для подготовки офицеров к занятиям нету, мол, комнатушки…

— В бане стены белым кафелем не облицованы, — с серьезным видом вставил Званцев. — Для Калашникова фотоателье не оборудовано…

Командир роты многозначительно хмыкнул.

— Ты, Кузьмич, того… Не подначивай. Тоже мне реплики-афоризмы! А что ты на его месте сказал бы?

— Я? Ну что… Прежде всего, рассказал бы, как добился высоких личных показателей в использовании боевой техники, как службу несу. Потом… пожелал бы лучше распространять опыт передовых воинов. А то ведь что получается: в родной роте мой опыт не стал еще общим достоянием. Что еще? В заключение от имени сослуживцев дал бы, очевидно, слово, что рота к следующей осени станет полностью отличной. Вот что я сказал бы.

— Эка хватил куда! Зачем же нам поперед батьки в пекло лезть? А если слова не сдержим?

— Если дадим слово, придется сдержать, товарищ майор.

— Конечно, придется. Но зачем авансировать? Когда сделаем, тогда все узнают.

То на командира посматривал Коля Ветохин, то на политработника. Какова же будет окончательная установка? Майор — он хитрющий! Будто в карты играет и от партнеров прячет свои козыри. А старший лейтенант держит карты открытыми. И это больше нравится Ветохину.