Мы — военные - [37]

Кузьма Парамонович отвоевался в 1943 году. Из госпиталя приехал домой весною без правой ступни. Прихрамывая, пришел в правление: «Ставь, председатель, на боевой пост!» Кузьму Парамоновича снова поставили бригадиром, но дали недельку на домашние дела.

— Возьми-ка, служивый, коня, — сказал председатель колхоза, — да вспаши свой приусадебный участок, чтобы потом не отрываться. Сам справишься?

— Справлюсь.

Ходить на протезе за плугом оказалось не так-то легко. Сытый конь, помахивая гривой, шел спорым шагом, вконец измотав Кузьму Парамоновича. Алеша, который, солидно перекинув через плечо вожжи, управлял лошадью, попросил:

— Бать, дай-ка я один попробую. А ты отдохни.

— Огрехов, поди, наделаешь! Видишь, плужок однолемешный, неустойчивый…

— Не наделаю!

Конечно, на колхозном поле отец не доверил бы ему такое ответственное дело. Но на своем приусадебном — пусть поучится.

Пахота показалась Алеше совсем нетрудным делом. Придерживай ручки плуга да смотри, как отвал лемеха перевертывает черный маслянистый пласт.

Неожиданно плуг дернуло и повело в сторону. Отбеленный лемех выскочил на поверхность и, словно на цыпочках, едва царапая землю, пошел далеко от борозды. Едва удалось с большим трудом направить плуг, как его снова резко рвануло из борозды. А лошадь, почуяв облегчение, прибавила шагу.

До конца загона плуг тащился на боку. Но вот Алеша начал поворачивать лошадь. Он тянул к себе одну вожжу, а другая, о которой он забыл, запуталась у лошади в ногах…

После долгих трудов вспотевшему Алеше удалось распутать вожжи и поставить плуг на борозду. Ручки плуга он держал теперь твердо, но тут случилась еще напасть: гнедая соблазнилась зеленым лопушком, потянулась за ним. Плуг снова выскочил из борозды.

— Тпру! — остановил лошадь измученный Алеша.

С папироской во рту Кузьма Парамонович не спеша ковылял к сыну. Он хитровато щурился, и добрые морщинки бороздили его крупное лицо.

— Наделал все-таки огрехов?

— Не знаю, батя, как это получилось, — начал было оправдываться Алеша, — сначала все было хорошо, и вдруг…

Отец перебил:

— Обожди, не тараторь. Не знает он, как получилось… Ишь ты: бросил вожжи и плуг одним мизинчиком придерживает!.. Еще бы руки за спину заложить.

Каблуком сапога отец вдавил в землю окурок и, подумав, добавил:

— Запомни, Алеха: хочешь работать без огрехов, вожжей не отпускай и плуг держи крепче. Оно и в любом деле так.

…Часто потом вспоминал Алексей этот добрый совет отца. Вспоминал и в то время, когда учился в десятилетке, и в военном училище, и будучи уже офицером. Было и досадно и обидно на самого себя, когда «огрехи» все-таки получались.

Как-то во время вечерней поверки, когда старшина Пахоменко зычно скомандовал: «Рота, равняйсь!» — Алексей заметил человека, который, покачиваясь, шел из-за казармы. Как видно, он перелез через забор. Званцев двинулся ему наперерез и узнал Крупеню. На нем не было фуражки, всклокоченные пряди кудрей падали на лоб.

— Товарищ Крупеня!

— А, товарищ старший лейтенант!.. — пробормотал тот, не останавливаясь.

— Стойте!

— Извините, спешу… Майор Лыков приказал сегодня на поверке присутствовать.

— Стойте, говорю вам!

Крупеня остановился, поднял руку, чтобы козырнуть. Не обнаружив на голове фуражки, начал неловко оглядываться по сторонам.

— Немедленно отправляйтесь на квартиру, — приказал Званцев. — Разговаривать будем завтра, когда проспитесь.

— Слушаюсь! Эх, товарищ старший лейтенант, один раз живем!..

«Один раз живем». Как не вязались эти слова с теми клятвенными обещаниями, которые давал Крупеня на недавнем партийном собрании!

Собрание немногочисленной партийной организации происходило в кабинете командира роты. За столом майора Лыкова сидел президиум: лейтенант Гарусов, с серьезностью, которая так не шла к его мальчишескому лицу, и старшина Пахоменко. Коммунисты разместились у стола тесным полукругом. Только лейтенант Крупеня пристроился в сторонке.

— Товарищи, — начал Гарусов и болезненно сморщился. — Мы собрались, чтобы обсудить персональное дело кандидата в члены КПСС Анатолия Крупени. Чего тут много разъяснять? Существо дела все вы знаете… Своим поведением Крупеня позорит звание коммуниста, звание советского офицера. Я лично считаю…

Тут секретарь партийной организации не выдержал официального тона. Всей пятерней скребнул по стриженой, как у солдата, голове, отодвинул блокнот с тезисами своей «обвинительной речи». Обращаясь прямо к Крупене, заговорил так, будто они с ним были вдвоем в комнате:

— Послушай, Анатолий… Как же это так! Мы ведь с тобой товарищи по службе… Не опускай голову, смотри мне в глаза! Почему… Ну почему ты идешь по кривой дорожке? Ведь ты же становишься чужим среди нас! Это страшно, Анатолий! Неужели ты этого не понимаешь? Что для тебя рота — семья, дом родной? Где там! Нахлебник ты — вот кто! Ну, скажи мне честно, по-партийному: не стыдно? Невеста шлет тебе такие хорошие письма, а ты? С какой-то пьяной потаскушкой… Военные свои знания не хочешь повышать. И вообще… Какой ты к черту офицер! Попомни мое слово, Анатолий, останешься ты у жизни за бортом. Если, конечно, за ум не возьмешься. Мы тебе старались и стараемся помочь. Не принимаешь помощи — пеняй на себя.