Мы вдвоем - [47]
11
Это было свободное утро Алисы. Взглянув на небо, она увидела, что оно затянуто облаками. Прежде чем пойдет дождь, надо снять висевшее на балконе выстиранное белье, решила она и на мгновение задумалась, можно ли ей выйти на балкон с непокрытой головой. Когда они с Йонатаном дома одни, Алиса не надевает платок, но стоит появиться гостям, как она кричит «момент», быстро накидывает на голову кусок ткани, объявляющий — я замужем, и только тогда открывает дверь. Сейчас она решила все же выйти простоволосой, подумав, что снизу ее никто не увидит, да и кому это нужно — смотреть на ее волосы, которые за последние два с половиной года потускнели и не дышат под платком. Зато в этом выражается моя набожность, утешила Алиса саму себя.
Начав было собирать высохшую одежду в корзину, она вдруг ощутила смущение из-за развевающихся волос. А что, если кто-то пройдет мимо по улице и увидит то, что она должна хранить только для взгляда Йонатана? А что, если по ѓалахе балкон — это улица? Войдя в дом, она повязала платок и поспешно вернулась на балкон: порывом ветра белье может унести вниз, а с высоты шестого этажа оно упадет прямо на сиреневые кусты бугенвилеи, что растут у дома, а то и вовсе улетит безвозвратно.
Сняв все белье, она села на диванчик и стала усердно складывать постиранное, к ее телу уже подбиралась боль. Спазмы в низу живота, сначала легкие, потом все сильнее и сильнее, начались, когда она закончила складывать белье.
Ее звонок застал Йонатана посреди урока по ѓалахическим законам субботы, и он не был уверен, отвечать ли. Когда наконец решился и нажал кнопку ответа (все же Алиса уже два дня переходила определенную врачом дату родов), то услышал, как она кричит:
— Все, Йонатан, бросай все и приезжай! Я собираюсь и беру такси в Эйн-Карем. Встретимся у входа в родильное отделение!
Йонатан, молотки летят на тебя[156]. Наступает момент, когда черные, прежде молчащие страхи, которые, ты знаешь, всегда тебя поджидают, скопом вырываются наружу, вылетают из пыльных, скрипящих подвалов, уверенно наступают и грозят поглотить тебя. Теперь ты должен проявить твердость и непоколебимый авторитет, хотя понятия не имеешь, что теперь делать. Йонатан обратился к осоловелым ученикам:
— Ребята, я должен уйти. Моя жена рожает. Вы можете выйти во двор, только в идеальной тишине, пожалуйста.
— Поздравляем, учитель! — взвыл внезапно пробудившийся к жизни класс и волной цунами ринулся к двери. Йонатан вышел следом, в панике бросился к дороге, поймал такси и попросил водителя как можно скорее отвезти его в больницу.
— Роды? — ухмыльнулся водитель, и Йонатан сумел только кивнуть в ответ. — Благослови вас Господь, — сказал водитель. — Не говорю «мазаль тов», потому что сказано, что у народа Израиля нет «мазаль»[157], только благословение Божье, — воспользовался он поводом попроповедовать. Йонатан же пытался отдышаться и попросил водителя поторопиться, а когда доехали, сунул ему купюру в пятьдесят шекелей и не стал ждать сдачи.
Он поискал Алису у входа в родильное отделение. Энергично прошел сквозь толпу чьих-то родственников, сгрудившихся у входа и во весь голос обсуждавших, какое у Симы раскрытие. Кто такая Сима, почему ее родственники приехали с ней вместе и для чего ее девятилетнему племяннику знать, какое у тети Симы раскрытие? Наконец он увидел Алису, которая сидела у окошка одна — лицо ее было напряжено, одна рука была стянута синей манжетой.
— Привет, милый, мне меряют давление, — сказала она, и усталая улыбка разлилась по ее лицу.
Медсестра, на вид около шестидесяти, задала несколько вопросов типа «что вы почувствовали, когда началось» и «какая частота схваток», после чего коротко посоветовалась с врачом и попросила их подождать снаружи. Спустя три четверти часа вернулась со словами:
— Все хорошо, вы свободны. — Увидев их явное разочарование, она участливо прибавила: — У вас еще добрых несколько дней, возможно, даже больше недели. Он еще маленький, меньше двух восьмисот, так что мы пока не хотим, чтобы он выходил. Это очень ранние схватки, без раскрытия. Мы вмешаемся, когда приблизится сорок вторая неделя.
— Но дата уже прошла, — не согласилась Алиса.
— Что с того, что прошла определенная дата? Это ничего не значит. Дадим ему еще немного подрасти, почему бы и нет, — убежденно отозвалась сестра, отходя к стойке регистрации.
Услышав неожиданный вердикт, Алиса побледнела, сказала «уф, нет сил» и послала своей маме сообщение не приезжать, потому что все откладывается. Йонатан спросил, хочет ли она отдохнуть несколько минут. Они присели в приемной, потом он сходил к автомату и купил Алисе банку яблочного сока.
Возле автомата он увидел укутанного авреха, бубнящего с ашкеназским прононсом двенадцатый псалом, и особенно истово — стих «Доколе, Господи, будешь забывать меня вконец, доколе будешь скрывать лице Твое от меня?»[158]. Из его умоляющего голоса явствовала беда, острый меч, занесенный над шеей, и только когда он добрался до последнего стиха, послышалось облегчение: «Я же уповаю на милость Твою; сердце мое возрадуется о спасении Твоем; воспою Господу, облагодетельствовавшему меня»
Роман, написанный на немецком языке уроженкой Киева русскоязычной писательницей Катей Петровской, вызвал широкий резонанс и был многократно премирован, в частности, за то, что автор нашла способ описать неописуемые события прошлого века (в числе которых война, Холокост и Бабий Яр) как события семейной истории и любовно сплела все, что знала о своих предках, в завораживающую повествовательную ткань. Этот роман отсылает к способу письма В. Г. Зебальда, в прозе которого, по словам исследователя, «отраженный взгляд – ответный взгляд прошлого – пересоздает смотрящего» (М.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.
20 июня на главной сцене Литературного фестиваля на Красной площади были объявлены семь лауреатов премии «Лицей». В книгу включены тексты победителей — прозаиков Катерины Кожевиной, Ислама Ханипаева, Екатерины Макаровой, Таши Соколовой и поэтов Ивана Купреянова, Михаила Бордуновского, Сорина Брута. Тексты произведений печатаются в авторской редакции. Используется нецензурная брань.
Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.