«Мы — там и здесь» [Разговоры с российскими эмигрантами в Америке] - [42]

Выбор Джима вызвал в его англосаксонской семье лёгкий шок. Но невеста сумела обаять и этих неплохо зарабатывающих биржевиков. "Медовый месяц" молодые провели во Флориде. По возвращению Джим оплатил университет, где жене предстояло изучать язык и компьютерные науки.

— Вы рассказали ему о своём сыне, о том, что собираетесь привезти в Америку маму и маленького Витю?

— Мне не пришлось просить его, он сам предложил поселить маму и ребёнка в своём доме.

Рита довольна. Нет, она не рассыпается в восторгах по поводу своего американского мужа. Но, подводя итоги последних трёх месяцев, выражает полное удовлетворение. "Я отношусь к тому, что со мной произошло, как к блестящему повороту своей судьбы." Джим её вполне устраивает. У него есть свой дом, квартира, он имеет акции какого-то предприятия и постоянную работу. "Впервые в жизни я не должна думать, хватит ли денег дожить до конца месяца. Более всего я думаю сегодня о своём сыне. Выучусь — пойду работать в бизнес, чтобы мой мальчик имел всё, всё, всё…". Слово мальчик опять-таки обращено к сыну.

…Когда двухчасовая наша беседа подходила к концу, Рита посмотрела на часы и вспомнила мужа. "Джим там внизу, ждет.» Я не понял: оказывается, Джим привёз её с другого конца города и уже два часа сидит в машине, ожидая конца нашей беседы. Но почему же она не пригласила мужа зайти в дом? "Он скромный, постеснялся входить в чужую квартиру." Мы спустились вниз. Стоя возле машины, Джим закусывал по-американски: ковырял пластиковой ложечкой в металлической тарелке, которую, очевидно, приобрёл в соседней китайской кухне. Увидев жену, расцвел. Вот тут-то я и сфотографировал их рядом, громадного белобрысого американца и крохотную русскую. Наивность рядом с деловитостью, доброжелательство на поводке у строгого расчёта. "Я не судья брату моему", как сказано в одной умной книге, но мне, откровенно говоря, жаль этого Джима. Да и многих других его соотечественников, которых тяготение к экзотике загоняет в сети, хитро сплетённые умненькими русскими головками. Будет ли счастлива в браке Рита? Едва ли. На пороге своего пятидесятилетия ей предстоит играть в сложной заграничной пьесе. Когда-то её восхитил мюзикл "Cats” ("Кошки"). Но "Кошки" ещё не Америка, а жизнь американская отнюдь не мюзикл. Удастся ли Рите и сотням российских женщин с такой же деловой установкой стать "синтетическими актрисами" и прижиться на американской сцене — не знаю, не уверен, хотя в душе и желаю им счастья. А пока — театр продолжается.

Новелла третья

Мы предприняли серию бесед на эту тему не случайно. Именно женщинам этого возраста эмиграция приносит наиболее тяжёлые переживания. В частности, поговорим о женском одиночестве. О том, на что толкает оно подчас наших тружениц и мучениц.

Итак, Луиза и Фёдор Иванович.

Луиза — полненькая коротышка с ярко рыжими крашеными волосами. Личико вполне симпатичное, но всякий раз, когда я делал попытку сфотографировать её, она прикрывала нижнюю часть лица ладонью. Похоже, что двойной подбородок — её главная женская проблема. В действительности же, главное в её жизни — одиночество, давнее, безнадёжное. Отсюда подчёркнутая стеснительность. Интервью наше состоялось с её согласия. Луиза пообещала рассказать о сложной романтической ситуации, которая захватила её в начале нынешнего года. Но разговор наш на каком-то этапе споткнулся. Об интимной стороне своей жизни эта немолодая дама говорить попросту не умела. В ответ на мои вопросы ёжилась, стыдливо улыбалась и в лучшем случае качала головой: да, дескать, было дело….

И тем не менее я решил написать о Луизе. Очень уж типичной показалась мне судьба этой эмигрантки "среднего" возраста. Эта ей принадлежала фраза, которую я привёл во вступлении к первому очерку: "Я — дитя предвоенных лет". Так она объясняла свой возраст. С большим трудом мне удалось вырвать признание в том, что год рождения 1937-й и сегодня ей таким образом за шестьдесят.

На прошлом Луизы долго не задерживались. Интеллигентная семья, папа и мама учёные. Девочку обучали музыке, водили на концерты. Но когда пришла пора поступать в институт, то по логике советских родителей-евреев, дочь должна была пойти в институт сугубо технический. Так спокойнее. Стала инженерной. Два десятка лет вкалывала в Гипромаше и ещё каких-то "гипро". Инженерная деятельность не слишком её занимала. Но жизнь скрашивали балет, опера, концерты. Музыка и театр годами оставались главной её радостью. Замуж вышла, но радости тот брак не принёс. Развелись. Детей не было.

По внешности Луиза на еврейку не похожа, русская мордочка. Но когда в 70-х хотели её принять в оперный театр на должность специалиста по освещению, ничего из этого не получилось. Заглянув в паспорт Луизы, должностное лицо пожало плечами: извините…. В те же годы произошло у неё ещё несколько неудач с устройством на работу. Нервничала. Но главное, что мучило — одиночество. Мама умерла, отец, осуждённый по политической статье, погиб в тюрьме. Второго брака не предвиделось. Женская неустроенность подтолкнула Луизу на прыжок за океан. Сегодня она понимает: то был прыжок в пустоту, в ничто.