Мы - такие! - [5]

Хар-рашо!

Подадут тебе закон, покажут пальцем место, где нужно расписаться, ты себе тихонечко, будто волостной старшина, и выводи:

"Николай" или "Борис".

И все!

И жалованье доброе, и есть что есть, и жена не скулит, и дети твои, царенята, не голодные… Просто не жизнь, а чай с сахаром…

А теперь что?

Куда пойдешь, кому скажешь?

Даже писарем в сельсовет не примут, потому новых порядков не знаешь.

И в комнезам не возьмут.

Может быть, на первых порах как-нибудь и втерся бы, так потом все равно вычистят.

"Примазался, — скажут. — Элемент!"

Определить бы общественных свиней пасти, так не упасешь, лихую годину. Поразбегаются.

О стаде я уж не говорю, потому оно же сроду коровы не видело, а молока захочет украсть, сядет, дурное, бугая доить.

А бугаи этого страх не любят.

Убьет, а всему обществу и отвечай.

Морока с этими царями безработными!

Ну, куда ты его приткнешь?

Не иначе, как воз песку купить — пусть в пирожки играет.

1923

Перевод И. Собчука.

"Пожалуйте!"

Сотый раз собираются монархисты в эмиграции на тайные собрания и в сотый раз рассуждают на тему "Когда позовет их народ…".

Именно так Савинков в газете "За свободу" и пишет.

Седьмой год, бедняги, тычутся по Европе, седьмой год про то же самое:

— Когда позовете?

А мы глухие… Мы народ — и хоть бы тебе "ха"!

Бессовестный мы народ!

Ну и покликали бы. Ну, что нам это стоит?

А то помилуйте же вы мою душу: великий князь Георгий Михайлович в Берлине лакеем служит!

Такой благородный, такой молодой, такой "великий" и такой князь, и вдруг на тебе:

— Вам с гарниром-с?!

Царица, и не какая-нибудь простая себе царица, а "августейшая" царица, в приживалках у датской королевы сидит и пятки ей чешет… За это и кормят!

Великий князь Кирилл Владимирович сырец пьет. Это после шампанских! Боже мой! Боже мой! Чтобы вот так после собственных винных погребов (да каких погребов?! Да с какими винами?!), после собственных министров "двора" да сырец с солеными огурцами?!

У Николая Николаевича, у "верховного", можно сказать, "главнокомандующего", командовать некем. Козой командует… Да и козу "верноподданные" подарили, так как его величество, кроме козьего молока, ничего не едят… Старые стали, голова облезла… Корону если вечерком надевают, бумаги подкладывают, а то до самого носа, словно решето, налезает…

А гетман?! Наш родной гетман Скоропадский? Бунчук уже проел.

Гетманские регалии в Берлине на базар носит — никто купить не хочет…

А какие все были…

Бывало, как едут! Или как идут!

Почета того, почета, да людей около них, людей!

А теперь вши едят…

А мы молчим!

Бессовестные мы!

Давайте позовем.

Просто так себе:

— Пожалуйте, ваши величества!

Жирные деньги на них заработать можно.

Вы же только подумайте, — если бы собрать их всех да, к примеру, хотя бы в "Миссури"… [1].

По сертификатам бы платили, только бы на них поглядеть…

Не умеем мы так, как за кордоном. Там даже помои и те используются…

1924

Перевод И. Собчука.

[1] "Миссури" — ресторан в Киеве.

Паскудное слово

Оно не очень большое то слово, но очень ученое и очень панское.

Чужеземное слово.

Называется это слово "_интервенция_".

А означает это слово… Ох, очень много для нашего селянина оно означает…

Если вдумаешься, так, может, только слово "царь" так много для нас значило, как "интервенция".

А что получится, если перевести это слово на простой наш крестьянский язык?

По-пански — интервенция, а по-нашему — насилие!..

Сколько же было того этого насилия за те времена, как закордонное панство проводило у нас "интервенцию"?! Когда проходили нашими полями да селами — деникины, врангели, колчаки, юденичи, французы, поляки, румыны, и т. д., и т. п.?

Сколько изнасиловано, сколько покалечено, сколько перепугано, сколько посходило с ума?!

По-панскому — интервенция, а по-нашему — убийство! Сколько селянских костей позапахано на нивах украинских, сколько их еще белеет по оврагам, лесам, по балкам и буеракам?!

По-пански — интервенция, а по-нашему — пожары, реквизиции, контрибуции, издевательства, пытки, грабежи, мобилизации…

Сколько пошло наших сел огнем и дымом?! Сколько разного горбом, потом да кровью нажитого добра селянского съедено, изгажено, перепорчено этими контрибуциями и реквизициями?! Сколько мордовали, пытали, грабили паны и наймиты ихние по городам и местечкам, по селам и хуторам?!

А мобилизациями разными разве мало наше крестьянство утратило времени своего дорогого?! А подводами?! А бегством в камыши, в болота от "благодетелей" народных?!

По-ихнему интервенция, а по-нашему:

— Караул! Спасите, кто в бога и в черта верует!. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вот такое то слово "интервенция"… Страшное слово! Не слово, а чума…

Так что, так и подарить?! Все это простить панам и паненятам?

Слишком богатый подарок…

Когда их турнули да имения отняли, так — доля ты моя — какой гвалт поднялся:

— Верните!

А мы все это опишем, подсчитаем, проверим да:

— Возвращайте и вы!

Кто кого ограбил? А?. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вот и подсчитывайте, обращайтесь в комиссию, что называется "Помощь жертвам интервенции"…

Пусть знают и они, что это за слово такое:

"Интервенция".

1924

Перевод И. Собчука.

О рыцарях, что животы своя на алтарь отечества великого собрались было положить