Мы с Витькой - [33]

— Хватит вам, давайте спать!

Несколько позже, когда Димка уже блаженно сопел, а я вот-вот готов был нырнуть в глубокий сон, раздался громкий хохот Тимохи. Я испугался и сел на подстилке.

— Ты чего? — удивился я.

— Говоришь, значит, не знали вы, что висули наживляют? — спросил Тимоха, едва сдерживая смех.

— Ну да, не знали…

— Ишь ты, чудно как! — сказал он и, перевернувшись на другой бок, добавил сонно: — Ну ладно, спи…

18. УПРЯЖКА

На другой же день после пожара я сказал Витьке:

— Давай потренируемся пилить, а то ведь совестно…

Под навесом лежал трехметровый дровяник. Когда мы предложили бабке перепилить его на дрова, она не только выдала нам пилу, но и показала размер будущих поленьев.

Примерно через два часа мы немного освоили это сложное дело. Но еще надо было попробовать пилить лес с корня. Для этого мы решили отправиться в лес и свалить там пару деревьев. С пилой на плече мы двинулись к лесу, но на крыльце появилась бабка Аграфена:

— Куда вас несет нечистая сила?

Никакие объяснения не помогали. Если бы не дед Никанор, пришлось бы нам возвращаться под навес и продолжать пилить «долготьё», как назывался длинный дровяник, на «коротьё», как именовались четыре полена, получавшиеся в результате нашей работы.

— Погоди, старая, я разберусь, — сказал дед, выйдя из мельницы на шум, поднятый бабкой.

Старуха ушла, но я знал, что и в избе у печки она продолжает ругаться.

— Вы какие деревья валить собираетесь? — спросил дед Никанор, узнав о нашем намерении.

— Да вот, в лесу, — неопределенно ответил я.

— Так не полагается, — покачал он головой, — без разрешения лесника нельзя лес портить.

— Нам только попробовать, — откровенно сознался я, — на пожаре ребята пилят, а я взялся и не могу…

— Ладно, пошли, — согласился дед после короткого раздумья и решительно повел нас через лавы на противоположный берег.

Мы шли и шли по лугу, я даже начал побаиваться: наверное, дед задумал шутку. Поведет нас километров за пять, пока сами не откажемся и не попросимся домой. Но Никанор Николаевич остановился возле той самой черемухи, с которой я когда-то ночью воевал.

— Видишь, старая молодым мешает, — показал он на высохший ствол дерева, — а это не положено. Пили, пускай свежие побеги растут.

Подобравшись к стволу черемухи, мы наставили пилу и приготовились. В горизонтальном положении пилить оказалось много труднее. Да еще дед Никанор командовал:

— Ниже, ниже! Длинный пень не оставляй!

С горем пополам справились с черемухой. Моя недавняя обидчица рухнула на землю. Дед легко взвалил дерево на плечо, донес до мельницы и бросил под навесом вместе с «долготьём», которое скучно глядело, ожидая нас.

На другой день, на наше счастье, рано утром загремел гром, и разразилась гроза. Молнии с треском рассекали темное небо. Один удар не успевал затихнуть, как раздавался новый, а потом долго еще громыхало протяжно и раскатисто.

Бабка Аграфена, больше всех в доме переживавшая по поводу засухи, теперь была, кажется, снова недовольна.

— Эк ведь его! — ворчала она после каждого сильного удара и торопливо крестилась на старую, потускневшую икону в углу избы. — Долго ли до греха, Никола-заступник…

Но, как только гроза закончилась и мы собрались было побегать на реке, бабка накинулась:

— Опять воду мутить? А дрова кто пилить будет?

Мы захватили пилу и отправились под навес. Витька со вздохом сказал:

— Выдумал ты это пиленье, чтоб оно пропало!..

Мне и самому не очень нравилось целый день таскать пилу туда-сюда. Но куда денешься? Бабка и так не раз намекала, что мы третий месяц живем байбаками на чужой шее.

Работа шла медленно. В конце дня груда «долготья» не становилась заметно меньше, а груда «коротья» — больше. Но зато появление на мельнице Сеньки вселило в нас надежду. Если бы приятель изобрел на завтра какое-нибудь занятие, то ни дед, ни бабка не стали бы возражать. Это был единственный способ избавиться от проклятых дров.

Когда мы изложили свои соображения Сеньке, он развел руками:

— Завтра никак не могу. Сам ухожу на несколько дней в полевой стан.

— Возьми нас с собой, — взмолился Витька, — мне эти дрова прямо шею перепилили! Сегодня и так всю ночь снились.

— В стане тоже не в игрушки играют, — заметил Сенька.

— Ну и что ж, и мы не играть будем, — вмешался я.

Бабка немного пошумела, узнав о нашем уходе в полевой стан, но скоро утихла. А вечером даже собрала нам кое-что в дорогу.

Сенька зашел за нами рано утром, как мы и договорились накануне. Поднялся я довольно легко, а после умывания на реке и вовсе почувствовал себя сильным.

— Э-э, а тапочки все же наденьте, — предложил Сенька, заметив, что мы собираемся идти босиком.

— А ты почему? — запротестовал Витька.

— Я привычный.

— Мы тоже привыкли, все время босиком и в лес и на пожню.

— Дай в корзинку суну, не отяжелит, — закончил споры Сенька, кладя тапочки на дно корзинки, где лежало уже что-то завернутое в белую холстину.

Мы перешли лавы и затопали по скошенному лугу, напрямик. Перешли луг, миновали лес и вышли на дорогу. Мы шагали, наверное, больше двух часов. Наконец Сенька показал рукой на огромное поле:

— Вот он, колхозный полевой стан.

Когда мы вошли на сжатую полосу, то оба с Витькой словно разучились ходить. Все, что раньше испытывали наши босые ноги: скошенные луга, хвою в бору, сухой баговник, — все это по сравнению со стерней могло показаться мягким пушистым ковром.