Мы пойдем другим путем! От «капитализма Юрского периода» к России будущего - [32]
Констатируя, что Россия позже других индустриально развитых стран интегрируется в мировой рынок, авторы данной статьи не скрывают, что и платить за эту интеграцию придется по самым высоким ставкам. Проблем, рисков и угроз в связи с этим больше чем достаточно.
«Обращение в России должно расти быстрыми темпами, выполняя функцию интеграции страны в глобальный рынок», — отмечается в статье. Известно, однако, что достижение мировых стандартов в сфере обращения (т. е. в торговле и финансах) при слабом реальном секторе создает разрыв, угрожающий экономическими потрясениями. И авторы не забывают добавить: «Однако данный рост наталкивается на отставание национальной промышленности и ограниченность конечного потребления»[17]. В отличие от «Постколониальной матрицы», здесь, по крайней мере, учтены очевидные выводы из печального опыта кризисов в развивающихся странах, включившихся в глобализованный финансовый рынок и мировую торговлю, но не имевших прочных позиций в промышленном производстве и не обеспечивших рост благосостояния населения. В свою очередь, «неразвитое конечное потребление будет все больше тормозить рост национальной промышленности»[18]. Как видите, сознание наших самых продвинутых экспертов уже дошло до уровня сознания Генри Форда периода 20-х гг. прошлого века, который сообразил, что без высокой заработной платы рабочих не удастся обеспечить и массовый рынок сбыта для легковых автомобилей.
Встречаются в «Эксперте» и трезвые оценки перспектив среднего российского бизнеса, который так превозносят авторы «Посткапиталистической матрицы». Так, по мнению Андрея Белоусова, в нашей экономике действительно появилось около тысячи средних по размерам компаний, ориентирующихся на внутренний рынок, действующих в конкурентной среде и демонстрирующих высокие темпы роста. Но сейчас этот энергичный бизнес начал сталкиваться с серьезными ресурсными ограничениями: в отличие от крупных корпораций у них нет возможности мобилизовывать инвестиции, им не хватает мощи на инновации, они испытывают кадровый голод. Другая угроза для этого слоя — инфильтрация в наше экономическое пространство западных компаний, несущих новые условия конкуренции. И если привычную ценовую конкуренцию наши за счет эффективности еще бы выдержали, то ту, что связана с инновациями, — не потянут[19].
На крайнюю слабость позиций отечественного бизнеса в сфере инноваций указывают и авторы уже упоминавшейся статьи «Кто оплатит издержки глобализации», и авторы статьи «Лавочки для академиков»[20], и многочисленные публикации в других номерах «Эксперта».
Если в «Постколониальной матрице» явно сквозит позиция нефтяного лобби и выросших на нефтяных дрожжах торгово-финансовых структур, то есть и классовая правда промышленного капитала. Он, конечно, тоже озабочен собственной судьбой, а не судьбой наемных рабочих, однако вынужден считаться с тем, что ему в руки не падает сырьевая рента. Цитирую:
«Мы не растем, а падаем. Экономика становится все менее и менее конкурентоспособной, зависимость хозяйства от сырьевого сектора и мировой конъюнктуры усиливается, технологическое отставание от экономических лидеров мира нарастает.
На конкурентном поле наш бизнес чрезвычайно слаб. Он в принципе не может привести страну даже в двадцатку сильнейших, что уж говорить о каких-то лидирующих позициях.
Политическая элита соответствует этому бизнесу. Она слабая, она недостаточно компетентна, недостаточно инновационна, недостаточно прогрессивна, недостаточно энергична в реформах. Потому, что она не отражает интересы сильного, по-настоящему конкурентного бизнеса. Она обслуживает и отражает интересы людей, благополучие которых основано на бюрократических связях, на коррупции»[21].
И это говорит не какой-нибудь там марксист Колганов или «популист» типа Глазьева или Зюганова. Это говорит президент промышленной группы МАИР (металлургические и трубные заводы, переработка вторичных черных металлов, резиновое, лакокрасочное производство, сельхозмашиностроение и т. д.).
Несмотря на годы «реформ», даже и в условиях экономического роста, несмотря на все разглагольствования о том, что мы-де строим рыночную экономику, которая будет гораздо эффективнее плановой, наши горе-«реформаторы» так и не смогли изменить советскую структуру воспроизводства (которая действительно страдала неэффективностью). По-прежнему энергосырьевые отрасли осуществляют скрытое субсидирование отраслей обрабатывающей промышленности (в особенности машиностроения). Но по сравнению с советскими временами зависимость от энергосырьевого сектора возросла, да к ней еще добавилось хроническое недоинвестирование[22]. Где уж тут рассуждать об инновационном развитии!
Так есть ли у российской экономики перспективы 7–10 лет крутого подъема, возвещаемого в «Постколониальной матрице»? При продолжении прежней экономической политики — безусловно, нет. А что же будет в реальности?
За счет высокой конъюнктуры на мировом рынке сырья и топлива, обеспечиваемой повышательной фазой делового цикла в развитых странах и быстрым экономическим ростом в новых индустриальных странах (особенно в КНР), мы, возможно, будем иметь еще 3–5 лет высоких цен на нефть, газ, черные и цветные металлы. Это обеспечит нам продолжение экономического роста с постепенным понижением с 6–7 до 3–4 % прироста ВВП в год. Но чем дальше, тем больше будут сказываться низкие темпы обновления и без того катастрофически устаревшего за годы «реформ» основного капитала в большинстве отраслей народного хозяйства. Это означает, что
