Мы не прощаемся - [23]

У кювета, склоненный на подножку, стоял мотоцикл. А за коровами гонялся парень в темных очках и черной рубашке с закатанными рукавами.

— Новый агроном... Помнишь, на практику несколько раз приезжал?

Андрей помнил Марата Лаврушина.

Встретил он их отрывистым резким «здравствуйте!» Дышал часто, загнанно. Ростом Марат был метр шестьдесят восемь, не больше. Бойцовская короткая прическа гребнем, черная рубашка, белый галстук, темные квадратные очки — полку забродинских стиляг прибыло. Тонкие энергичные губы шевельнулись в насмешке:

— Кто же из вас пастух? Вы? Таких неразворотливых рисуют в стенгазетах.

— Знаете, — голос Андрея вскипел, — идите вы все к черту! За два месяца послешкольной жизни меня уже пятый раз собираются в стенгазету... А я передовик! — Выдернул из кармана сложенную газету, тылом ладони, ногтями пощелкал по заметке: — Вот!

Граня читала вслух:

«С малых лет Андрюшка Ветланов любил смотреть, как пастух гонит стадо и щелкает бичом. Он слышал от взрослых: у коровы молоко на языке, если не накормит ее пастух, то и молока не будет.

«Вырасту, — говорил Андрюшка, — пастухом стану!»

И вот мечта его осуществилась.

В этом году Андрей окончил школу с серебряной медалью и стал колхозным пастухом. Надои молока от стада резко поднялись... Сейчас комсомолец Ветланов соревнуется за звание ударника коммунистического труда...»

— Видите! — Андрей торжествовал с какой-то злостью. — С пеленок мечтал, дня этого не мог дождаться. А вы!..

— Н-да-а, ну извини, старик... Только твое стадо все же потравило мою озимую пшеницу. Опытный участок, сам прошлой осенью закладывал. Косить собираемся.

Он поставил мотоцикл, повертел рукояткой газа. Запуская мотор, подскочил, словно хотел прыгнуть через своего коня о двух колесах. Мотоцикл хлебнул бензину и затарахтел, кинул к ногам Андрея и Грани мягкое облачко.

— Слушай, старик, — кричал Марат, усаживаясь верхом, — ты приходи ко мне, поболтаем! Я у Астраханкиных живу, с Василием Бережко!..

Мотоциклист, падая набок, лихо развернулся в сторону поселка. Встречный ветер прижал его ежистый чуб, черная рубашка надулась сзади пузырем. А из-за плеча вырвался, махнул прощально конец белого галстука. Скрылся за косогором. Легкая полдневная пыль, купаясь в горячем воздухе, медленно оседала на придорожные травы.

Граня накинула на шею коня поводья.

— Ну, я тоже поеду. А это ты верно: ночного пастуха нужно подыскать.

— Искать нечего: Горка надумал.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Астраханкиных было двое, а изба у них большая, скучная. Вот они и пускали квартирантов, отводя им горницу. Нередко из правления приводили на постой уполномоченных, особенно, если уполномоченный явно не по душе был Павлу Кузьмичу — иначе он бы увел его ночевать к себе.

Уже три года у Астраханкиных жил после демобилизации из армии Василь Бережко — один на всю обширную горницу. А вот на днях поселился в ней и новый агроном колхоза Марат Лаврушин, Марат Николаевич, как отрекомендовал его старикам председатель Савичев.

И сразу Василь почувствовал, что горница вроде бы стала тесной от беспокойного сожителя. Всюду навалены книги, какие-то чертежи, на подоконниках появились ящики с землей. Василю это не нравилось, но он, приходя с работы, ложился на раскладушку и терпеливо молчал. Впрочем, когда он начинал ворчать, то Марат Николаевич не придавал этому значения. Агроном или копался в книгах, или перетирал в тазу комочки чернозема, чтобы высыпать в очередной ящичек, и говорил:

— Понимаю, мои занятия вас нервируют, вы привыкли лежать и смотреть в потолок.

— А мени всегда скучно.

— Это хороший признак! Скучают два сорта людей: ленивые флегматики и гении. Первые оттого, что недопонимают окружающей их обстановки, вторые оттого, что постигают ее моментально.

Рассуждения Марата были непонятны для Василя. Он предпочитал не ввязываться в сложный разговор и тянулся к тумбочке за папиросой. Пуская из ноздрей дым, как бы отгораживался от агронома, дескать, ты сам по себе, а я сам по себе.

Сегодня Василь пришел позже обычного и навеселе. Лицо его перехватывал снежно-белый бинт. Нос под ним, обложенный ватой, выпирал бугром, а подглазья натекли синевой.

— От здорово! — счастливо крутил Василь головой и рассыпал астматический смешок. Дышал он, казалось, не грудью, а животом, за счет диафрагмы. — От здорово так здорово! — И, видя, что Марат не очень торопится узнать что «здорово», начал рассказывать, невероятно гнусавя и жестикулируя: — Выпилы с получки, он каже: «Поехали на моем мотоциклете домой!» Поихалы, говорю я. А уже в лесу стемнело, а свет у мотоцикла поганый. Бачу — канава! Степан вперед меня рогами в землю летит, а я за ним лечу. Дым в глазах! Вскакую, хватаюсь за нос — точно! Свернул курок, только хрящик похрустуе... От здорово!

— Ужасно смешно! — с легкой иронией сказал Марат, отчеркивая что-то в блокноте.

— Докторша каже, шо срастется мий нос... От здорово!

Василь снял ботинки и, чрезвычайно довольный собой, растянулся на раскладушке.

— Вы знаете, Василий, каждый центнер семян озимой пшеницы дал двадцать восемь центнеров зерна! Я же говорил, что эту пшеницу надо культивировать в здешних местах... А ученые селекционеры смеялись, не давали семян! Теперь я им!.. Тысячу гектаров нынче засеем, Павел Кузьмич согласие дал...