Мы на «чертовом» катались колесе - [8]

— Однако надо поискать какую-нибудь сухую одежду, — сказал он. — Надеюсь, здешние рабочие не будут на нас в претензии, если мы позаимствуем что-нибудь из их экипировки. Завтра мы все им в целости вернем… Я, кажется, уже присмотрел себе кое-что!

Он снял с вешалки малярские джинсы, не слишком заляпанные краской, и дерюжную рубаху. Сложнее оказалось подобрать сухую одежду для Марины. Штаны, почти чистые, на которых она в конце концов остановила свой выбор, все-таки сидели на ней нескладно. Рубашка тоже оставляла желать лучшего. Но делать было нечего, пришлось одеться в то, что есть.

Когда они вернулись в большую комнату, здесь уже никого не было. Дождь почти перестал. Ронни и Марина из раскрытой двери смотрели на подсвеченные фарами лестницы, по которым медленно спускались пассажиры «чертова колеса». Ронни вытянул руку ладонью вверх.

— Кажется, больше не капает.

— Надо как-нибудь незаметно добраться до такси, — сказала она, прижимая к груди полиэтиленовый пакет со своим мокрым платьем и бельем. — Лично я не хочу, чтобы меня увидели в этом наряде… Придется топать через Нескучный. Там сейчас наверняка никого нет, а оттуда выйдем на Ленинский проспект.

— О’кей. А где этот Нескучный?

— Там, — она кивнула в сторону, противоположную главному входу в парк.

Ронни двинулся за ней. Дождя не было, но небо по-прежнему закрывали тучи. Усилился ветер. Они вышли на безлюдную набережную у Зеленого театра, где мокрую листву деревьев подсвечивали чахлые желтые фонари, и здесь свернули налево, на темную асфальтовую дорогу, круто поднимавшуюся вверх между огромными шумевшими на ветру кленами.

Сэндз сообщил, что снимает в Москве квартиру, и предложил поехать к нему. Она отрицательно покачала головой. Марина уже сожалела о происшедшем. Она вела себя легкомысленно, поддалась порыву. Все произошло слишком быстро. Наверное, она действительно поступила как дешевка, и именно такой женщиной сейчас и кажется Ронни. Нет, он не должен думать, что она такая, что с ней можно делать все, что захочешь! В девушке неожиданно заговорила гордость.

— Об этом не может быть и речи, — отвечала она на все его уговоры. — Я еду к себе.

Она даже оттолкнула его руку, когда он протянул ей листок со своим московским адресом.

— Зачем нам встречаться? Какой смысл? Ерунда все это…

Нескучный сад был темен и безлюден. Где-то далеко за деревьями мерцали огни. Марина зябко ежилась. Лицо ее лихорадочно пылало, а холодный ветер, казалось, пронизывал насквозь.

Слабость во всем теле навалилась на нее так неожиданно, что она остановилась.

— Я устала. Мне надо куда-нибудь присесть, — пробормотала она.

У нее зуб на зуб не попадал от озноба. Ронни огляделся.

— Вон скамейка!

За деревьями, в конце открытой лужайки, светлело старинное двухэтажное здание с колоннами, балконом и каменными виньетками над высокими окнами. Окна были темны, а перед входом одиноко светил фонарь. Там, у кромки деревьев, виднелась скамейка.

Ронни взял Марину под руку и повел к лужайке. Они сели, и здесь, в свете фонаря, он всмотрелся в ее лицо.

— Ты очень бледна. — Он коснулся рукой ее лба. — У тебя температура!

Лоб был горячим и мокрым от пота.

— Возможно, — прошептала она пересохшими губами. — Скорей бы добраться до дома и лечь в кровать…

— Я совсем не знаю этих мест… Где здесь проспект?

— Вон там. — Она слабо махнула рукой в сторону аллеи, в глубине которой светились фонари. — Все время прямо… Отсюда недалеко…

— Сейчас тебе надо отдохнуть, а потом мы дойдем до проспекта. Я отвезу тебя домой.

Он обнял ее за плечи, защищая от ветра, и прижал к себе. Их лица сблизились, его губы коснулись ее щеки.

— Пойдем! — Она резко встала.

И тут все поплыло перед ее глазами, она слабо ахнула и, если бы Ронни не подхватил ее, растянулась бы на земле. В следующую секунду все окончательно померкло, и она провалилась в черноту обморока…

В бреду она снова переживала грозу, спуск по пожарной лестнице, объятия Ронни в маленькой бытовке, набитой мешками. А когда наконец открыла глаза, то обнаружила, что лежит на кровати в незнакомом помещении, а над ней склонилась русоволосая женщина средних лет в белом халате.

— Ну вот и отлично. — Женщина улыбнулась. — Теперь мы пойдем на поправку. Вы сильно простудились и подхватили пневмонию, но это скоро пройдет.

За ее спиной приоткрылась дверь, и в палату заглянул Ронни. Марина вздрогнула, увидев его, он хотел было войти, но врач жестом велела ему остаться в коридоре. Марина чувствовала себя еще очень слабой и вскоре снова заснула.

Ронни допустили к ней только на следующий день.

— Как здоровье? — с улыбкой спросил он, кладя на тумбочку рядом с ее кроватью букет ярко-алых роз.

— Нормально. — Она тоже улыбнулась.

— Ты сильно напугала меня тогда ночью, — признался он. — Хорошо, что при мне был сотовый телефон. Я вызвал «скорую помощь». Боялся, что ты умрешь…

— Кажется, все обошлось. Доктор сказала, что через неделю меня выпишут.

Он одобряюще кивнул. Его улыбка была легкой, открытой и обаятельной. Сейчас, при свете дня, Ронни показался ей еще красивее, чем в полумраке вечерних фонарей.

«Я могла бы полюбить тебя, — сказала она ему молча. — Могла бы. Если бы ты разделил со мной мои мысли, чувства, мою жизнь. Но ты этого не сделаешь. Мне кажется, ты не из тех мужчин, что способны на любовь. Ты слишком опытен, чтобы испытывать настоящее чувство, тем более к такой обыкновенной девчонке, как я. Ты элегантный, сильный, очень красивый. И далекий. Такие мужчины всегда принадлежат кому-то еще…»