Мы на «чертовом» катались колесе - [26]

— Я не пойду! — сглотнув, почти прошептала она у самой двери.

Он посмотрел на нее, словно не видя, а затем пожал плечами в типично американской манере, которая когда-то казалась ей такой очаровательной. Взялся за ручку, и дверь подалась вовнутрь. На них пахнуло запахом хлева и свеженакошенного сена. Коровы за перегородкой не было, а копна оказалась на том же самом месте, освещаемая слабым солнечным лучом, проникавшим из узкого оконца под самой крышей.

— Нам здесь нечего делать… — Она уже догадывалась о том, что произойдет дальше.

— Ты думаешь? — спросил он, продолжая смотреть на нее тем же сияющим взглядом, от которого по всему ее телу разливалось желание.

— Да, — выдохнула она.

— В этом доме мы муж и жена.

— Это всего лишь шутка!

— Но ведь не я начал эту игру…

— Ронни, перестань… — Она сказала это скорее в оправдание себе, поскольку чувствовала, что уже не в состоянии сдерживать охватившее ее влечение.

— Ты меня возбуждаешь, — тихо произнес он сквозь зубы. — Бесконечно.

И захлопнул дверь. Их сразу окутал полумрак.

— Нас здесь могут увидеть…

— В доме никого нет, да и какая разница? Ты моя жена.

— Нет. Я уйду.

Он оказался в луче света, и ей стали видны его глаза. В их глубине пылал огонь желания, горячего и властного. Он приблизился к ней. Она отвела голову в сторону, но он рукой обхватил ее затылок, чтобы она не могла увернуться.

— Только… — Она хотела сказать «только посмей», но второе слово так и не слетело с ее губ, поскольку он зажал ей рот порывистым, страстным поцелуем.

— Ты что-то сказала? — спросил он, оторвавшись наконец от ее губ.

Мысли ее были в таком смятении, что она даже не расслышала его. Марина в отчаянии подумала, что он все равно заставит ее действовать так, как нужно ему, а она ничего не сможет с этим поделать. Во время поцелуя соски ее ожили, напряглись. Блузка на груди приподнялась. Это был такой очевидный знак ее желания, как если бы она сказала об этом вслух. Ее щеки запылали. Все тело требовало близости, это чувствовалось в пульсе, учащавшемся с каждой секундой.

— Что ты задумал? — хрипло произнесла она, хотя знала, что вопрос был излишним.

— Тебе же это всегда нравилось, — прошептал он.

Она изо всех сил пыталась умерить реакцию своего тела на его прикосновения, но все было напрасным.

— Я не могу больше сдерживаться. — Он взял ее голову обеими руками и, отклонив назад, заглянул в ее пылающее лицо. — Каждая минута промедления убивает меня…

Их взгляды встретились, и она поняла, что пропала. Обхватив его так же крепко, как он обнимал ее, она ответила на его поцелуи с такой лихорадочной необузданностью, с такой страстью, что сама испугалась. Она не помнила, как они избавились от одежды, как оказались на сене. Лишь на мгновение словно очнувшись, осознала, что оба они уже обнажены и он делает с ней именно то, что ей так нужно, чего ей хотелось больше всего. Его сильные, порывистые и в то же время нежные движения возбуждали так, что ей казалось, будто даже прежде, в давнюю, счастливую пору их жизни, она не испытывала большего наслаждения.

Наконец она, в восторге изогнувшись всем телом, выкрикнула его имя. А еще через несколько мгновений Ронни, утолив свою жажду, уронил голову ей на грудь…

Она продолжала обвивать его талию руками и ногами, крепко прижимая его к себе. Он повернул к ней голову, и на его лице мелькнула слабая улыбка.

— Только не говори, что тебе очень жаль, — услышала она его шепот.

— Почему? — спросила она бездумно.

— И не говори, что мне не следовало притрагиваться к тебе.

Она лишь вздохнула в ответ…

Они пролежали на душистой травяной перине еще несколько минут, слившись телами в тесном объятии. «Что за идиотский вид!» — вдруг подумала она. Обеими руками оттолкнула его и приподнялась. Ронни откинулся навзничь и остался лежать, запрокинув голову. Марина медлила спускаться с сена, она повернулась набок и оглядела лежащего рядом мужчину. Его полузакрытые глаза были темного, дремотного цвета, а губы словно ожидали новых поцелуев. Она снова почувствовала возбуждение. Но на этот раз разум возобладал над эмоциями.

— Ронни! — раздраженно произнесла она.

Он поднял голову.

— Да?

— Ты что-то собирался сказать?

— Только то, что я в восторге. А ты, конечно, злишься?

— Больно нужно мне злиться, но все происходящее между нами очень странно, согласись.

Во дворе стукнула калитка, и послышались звонкие голоса детей.

Марина в испуге спрыгнула со стога. Ронни, обнаженный, тоже слез на пол и подошел к двери.

— Они прошли в дом, — сказал он, прильнув глазом к щели.

Марина разыскала свою разбросанную одежду и принялась торопливо одеваться.

— Я в таком виде, о ужас… В волосах сено… Как думаешь, они догадаются, когда увидят нас?

Ронни, засмеявшись, пожал плечами и тоже начал одеваться.

— А если и догадаются, то что из того? — спросил он спокойно. — Мы муж и жена, ты так сама захотела!

— Не болтай ерунду. Я вынуждена была это сказать, чтобы не оказаться в глупом положении. В конце концов, кашу заварил ты, привезя меня сюда!

— Как жаль, что в доме у Эдуарда нет душа, — невозмутимо посетовал Ронни, покидая пристройку.

Марина вышла только через десять минут, потратив это время на вычесывание из волос травы и приведение своей внешности в порядок. Чтобы пройти в дом, ей пришлось протолкаться через толпу человек в пятнадцать. Толпа в основном состояла из подростков и молодежи. Они были настолько поглощены разглядыванием кого-то в окнах веранды, что не обратили на нее никакого внимания.