Мы на «чертовом» катались колесе - [20]

— Хорошо, я вас впущу, — сказала Марина по-английски, — но обещайте, что ваш визит продлится недолго.

«Цветов не возьму», — подумала она, раскрывая дверь.

Улыбающийся Ронни, с букетом алых роз, в светло-синих джинсах и мерной шелковой рубашке, распространяя аромат одеколона, шагнул в прихожую.

— Это тебе. — Он протянул Марине цветы.

Он был настолько неотразим, что она как загипнотизированная взяла их и пробормотала:

— Спасибо.

— Сказать по правде, я не ожидал, что ты впустишь меня в квартиру, — добавил он по-английски.

Марина опомнилась. Ей не следовало принимать такой подарок, но раз уж взяла, то делать нечего. Не возвращать же цветы обратно. Это выглядело бы совсем глупо.

— Все же предупреждаю, что к разговору о передаче вам дочери я возвращаться не намерена. — Она произносила английские слова ровным, негромким голосом, даже с легкой улыбкой, чтобы по ее интонации дочь не догадалась о напряженности в их отношениях.

— Я же говорю, что пришел к дочке за рисунком, — ответил он и, обернувшись к Насте, сказал по-русски: — Ты мне что-то обещала, помнишь?

— А как же! — ответила девочка, бросилась в комнату и тут же вернулась с раскрашенными листами.

Ронни взял их и начал рассматривать.

— Неужели ты сама это нарисовала?

— Да, для вас! — кивнула Настя и почему-то потупилась.

— Хорошие рисунки, — одобрил Ронни. — Попугай очень похож. А это кто?

Девочка рассмеялась.

— Бегемот!

— Правда? А я и не догадался сразу.

Вскоре они оба весело болтали, стоя в прихожей и разглядывая рисунки. Настя непринужденно, с чисто детской непосредственностью разговаривала с Сэндзом, но иногда вдруг начинала стесняться. А он, бросая взгляды на Марину, которая молча следила за ними из раскрытых дверей комнаты, был в восторге. Он вполне серьезно, без сюсюканья, общался с девочкой на ее уровне.

— Да, совсем забыл, — он протянул Насте сверток. — Я подумал, что ты, должно быть, исписала все свои карандаши, когда рисовала мне попугая, и принес тебе вот это.

Настя сразу схватила подарок и лишь потом догадалась вопросительно посмотреть на мать. Марине ничего не оставалось, как кивнуть. Девочка оживилась.

— Спасибо, — сказала она и развернула бумагу.

В свертке оказалась коробка с набором цветных фломастеров. Настя была очень довольна.

— А можно, я вам еще что-нибудь нарисую?

— Конечно! Кого ты хочешь нарисовать?

— Винни Пуха!

— Это будет здорово!

— Только давайте рисовать после завтрака, — вмешалась Марина, увидев, что дочь с фломастерами направилась к столу, на котором лежали чистые листы. — Мы сейчас завтракаем, — повернулась она к Ронни. — Если хочешь — присоединяйся.

— Да, папа, пойдем! — Настя шагнула к нему и несмело взяла за руку.

Ронни посмотрел на дочку сверху вниз и ощутил, как его захлестывает счастье. Он моргнул, не позволяя слезам выступить на глазах, и, ни слова не говоря, боясь, что дрожь в голосе может выдать его чувства, пошел за девочкой в кухню.

Он хорошо знал эту кухню и всю эту квартиру. Здесь он провел четыре стремительно промелькнувших месяца своей жизни. Он помнил и этот столик, за которым они с Мариной, бывало, завтракали на скорую руку. У него даже место за столиком было свое — вот здесь, у окна. Он придвинул табуретку к окну и сел.

— У нас сегодня омлет и геркулесовая каша! — с видом хозяйки объявила Настя.

Марина сдержанно улыбнулась:

— Деликатесов, к которым ты, наверное, привык в Америке, у нас нет…

Ронни рассмеялся:

— Ну, ты даешь! Думаешь, я одними трюфелями и черной икрой питаюсь?

— Да кто ж тебя знает!

— Вы не хотите кашу? — заволновалась девочка.

— Почему же, хочу. Овсянку я ем с самого детства.

Марина положила ему каши, которую Ронни, подавая пример дочери, принялся с аппетитом уплетать. Потом она достала из холодильника сыр, шпроты и салат. Сэндз украдкой наблюдал за Настей. Видно было, что девочке хорошо с Мариной. Но она и с ним подружилась, значит, ей нужен отец.

Ронни вдруг подумал, что это его семья. Настоящая семья, с женой Мариной и дочкой Настей. Почему-то он совершенно не представлял себе Бетси в роли Настиной матери…

Девочка подняла на него глаза:

— Папа, ты уедешь в Америку или останешься с нами?

Ронни смутился и ощутил, как защемило в груди. Наивный вопрос ребенка вызвал в душе смятение.

Марина пришла ему на помощь.

— Не задавай глупых вопросов, — одернула она дочь. — Конечно, уедет. У него там много работы.

— Скорей бы пойти в школу и выучить английский язык, тогда и меня возьмут в Америку…

— Не разговаривай во время еды!

— А правда, это был бы неплохой вариант, — сказал Ронни по-английски.

— Что ты имеешь в виду? — также по-английски спросила Марина.

— Девочка жила бы у нас… — Он запнулся. — То есть — у нас с Бетси. Я готов отпускать Настю в Москву два-три раза в год… Но и ты не останешься в накладе. Пять миллионов долларов — вполне приличная сумма!

Марина, усмехнувшись, покачала головой.

— Тебе, как видно, неплохо платят, коли ты разбрасываешься такими деньгами…

— Ты сможешь купить вполне приличный дом в окрестностях Лос-Анджелеса, будешь приезжать к нам или забирать девочку к себе на целый день. Условия мы оговорим позднее, главное — твое согласие.