Мы — можем! - [15]
Экипаж обычно удовлетворял свои естественные потребности прямо с борта. И вот единственный представитель экипажа почувствовал необходимость справить большую нужду. Он прошел на корму, расстегнул штаны и присел, ухватившись за флагшток. Крепление оказалось хилым, и здоровенный сплавщик упал в воду, как был — с поднятым флагом и приспущенными штанами.
Холодная вода способствует быстроте соображения.
Сплавщик бросил временно ненужный флагшток, подтянул штаны и поплыл к берегу. Пулей вылетел из воды, дрожа и отфыркиваясь, и рванул в сторону ближайшего жилья. Пока смог связаться с конторой рейда, пока там разобрались, поняли в чем дело, прошло немало времени.
Что будет с судном, если поставить прямо руль и пустить его по извилистой реке?
Казалось бы судно пойдет прямо и упрется в берег на первом же изгибе. Я и сам когда-то так думал.
Но не тут-то было!
Такелажница уверенно побежала вверх по реке, следуя всем ее изгибам. Когда подошли катера, посланные на перехват, она прошла уже 17 километров с места преступления. Озорница вела себя так, будто на ней есть судоводитель.
Ясным мартовским днем восемьдесят пятого года взрывная волна повышибала окна, витрины и двери многих строений Вентспилса. В нефтегавани взорвался новехонький танкер-продуктовоз «Людвик Свобода». Погибли четыре члена экипажа, находившиеся на верхней палубе. Палубу взрывом завернуло на лобовую часть надстройки, и это спасло людей, находившихся там. А там, кроме членов экипажа были их родные, прибывшие повидаться с моряками.
Судно загорелось. Людей с танкера удалось спасти, несмотря на сложность эвакуации.
«Эпрон», «Марс» и береговые пожарные потушили огонь. Пятиярусная надстройка сильно выгорела. Внутри пахло дымом обгоревшей изоляции, зашивки и моряцкого скарба. Этот запах беды сопровождал нас везде, даже в собственных каютах. Он крепко впитывается в робу и волосы и долго держится.
Потом начались многотрудные работы по деблокированию нефтепорта. Нашли и подняли с грунта разбросанные взрывом куски корпуса, оторванную носовую часть. Срезали и удалили завернутую на надстройку палубу.
Подошла очередь демонтажа надстройки, или правильнее сказать, рубки, так как рез проходил над палубой юта. Мощный плавкран взял на гак стропа, захваченные за конструкцию. Газорезчики отделили стенки рубки и ее выгородок по всему периметру. Была дана команда на подъем. Но ничего не получилось: где-то держал недорез. Его отыскали и дорезали.
Снова подъем, и снова не пошло.
Только с третьего раза рубка отделилась от юта и закачалась на стропах.
И тут все вздрогнули от мощного рева.
На палубе юта метрах в трех за рубкой высилась фальштруба. На ней размещался тифон. Тросик привода из рубки проходил к трубе на высоте второго яруса. Плавкран, снимая рубку, натянул этот тросик, и тифон взревел.
Страшный вопль смертельно раненного зверя разнесся над нефтепортом. В нем была нестерпимая боль и предсмертная тоска.
Это длилось может с минуту. Потом оборвался тросик и оборвался звук. Но долго еще стояли потрясенные люди и не смели вымолвить ни слова.
Два ледокола
На пасхальной неделе девяносто девятого года мы возвращались домой с очередной операции. Дело было сделано, и неплохо. Механик морспецподразделения Володя Давыдов и водолазы вернулись на «Гермесе», а наша четверка сопровождала АС до Муга-Лахт, после чего пересела на ледокол «Иван Крузенштерн», также принимавший участие в операции. На «Крузенштерне» нас приняли по-братски, обеспечили баньку, добрый ужин и отдых. Но, к сожалению, на другой день они получили приказ на проводку каравана и где-то в районе острова Мощный передали мою аварийную партию на ледокол «Мудьюг», который шел в Питер. С нами пересел пятый член компании — Виктор Егорович Соловьев из МАПа, старый моряк и хороший человек.
Должен заметить, что как это часто бывает при спасании, мы все, кроме Егорыча, были в робе, не очень грязной, но и не свежей. Наша цивильная одежда осталась на «Гермесе» и уже плыла домой, отдельно от тел.
Над футбольным полем «Мудьюга» громоздилась шестиэтажная надстройка.
В ее кормовой части слева от входа в продольный коридор находилась маленькая каютка с жесткими диванами и пустым столом. В таких каютках обычно переодеваются грузчики или ремонтники. Что-то неуловимое роднит их с приемниками опорных пунктов правопорядка. И нет в них ничего общего с человеческим уютом. Нас попросили посидеть в этой каюте.
— Ладно, ребятки, — сказал я своим — сейчас разойдемся, и нас определят куда-нибудь.
— Ох, Саныч, боюсь, что нас продержат здесь до Питера, — возразил мой боцман Володя Суздальцев.
— Ну что они, не моряки, что-ли! Тем более — коллеги.
Стыдно сказать, но прав оказался Володя. В этом КПЗ мы просидели все одиннадцать часов до Питера.
Где-то в полдень нас пригласили к обеду. В столовой экипажа, внимательно изучив наши наряды, хозяева поняли, что погорячились. Назад выставлять было уже поздно. Был найден компромисс: нам подложили под седалища подшивки общественной прессы. Чувствуя себя грязными отщепенцами, мы наскоро похлебали какой-то пересоленной бодяги и, недолго подавившись скользким картофелем с синтетической колбасой, вернулись в свой загончик.
