Мы искали друг друга - [31]

Лысенкович, как он сам уверял, знал в Карамазаре если не каждый куст, то каждую скалу — точно.

— «Манор» я открыл, понял, да, — рассказывал Лысенкович душанбинйам, ни к кому конкретно не обращаясь. — Возвращался с маршрута, гляжу: охры. Ну и взял, на всякий пожарный, пару проб. Мешочки у меня закончились, достал запасные носки, набрал туда. Ты понял, весовое золото пробы показали. Сейчас уже все забыли, кто первый наткнулся. Каждый гад уверяет, что он. Не слушайте никого!. Запомните: месторождение «Манор» открыл Лысенкович О.О. Точка.

Излишней скромностью старший геолог не страдал.

Лысенкович предложил Цаю поехать, для начала, на Кураминский хребет.

— Знаю удобное место для лагеря.

На том и порешили.

Когда все было готово к отъезду, и ждали только Рому-шофера, — поехал на «уазике» заправляться, — Макс зашел в камеральное здание попить водички: при входе там стоял автомат с бесплатной газировкой.

— Ой, помогите мне, пожалуйста! — услышал Макс, и оглянулся на голос.

На лестнице стояла женщина, нагруженная внушительной стопкой отчетов — толстенных увесистых томов.

Отчего же не помочь. Макс галантно принял у женщины ношу, поднялся за ней на второй этаж. Вошли в небольшую комнатку, уставленную стеллажами.

— Ой, спасибо вам. Давайте…

Женщина стала брать по одному и ставить тома на стеллаж.

— Ай! — Она вдруг отдернула руку. — Гвоздь.

По пальцам дамочки текла кровь. Она беспомощно дула на ранку, и таким несчастным сделалось ее лицо — вот-вот расплачется.

Макс отложил отчеты.

— У вас зеленка есть?

— Там, в шкафчике, — она показала рукой, — йод.

Макс достал из шкафчика пузырек и вату. Помог обработать царапину.

«Какие нежные у нее пальцы», — подумал он, а вслух сказал:

— Может, забинтовать вам?

— Не надо. Пустяки, — отмахнулась женщина. — А ты из Душанбе, да? Ни разу там не была.

— Правда? — удивился Макс. — Я тоже здесь впервые.

— В Табошаре? Ну и немного ты потерял… Такая дыра.

Она лукаво улыбалась, поглядывая на Макса. Он тоже бросал на женщину осторожные взгляды, молча восхищался. Очень милое лицо, серо-голубые глаза, русые волосы… да она красавица! Настоящая русская красавица. Легкое светлое платье, что было на женщине очень ей шло. Удивительно, до чего хороша!

— Давай чай пить. Ты не спешишь?

— Нет.

Максу вовсе не хотелось уходить.

Женщина взяла электрический чайник, проверила, достаточно ли в нем воды, долила из графина. Пока чайник грелся, они успели познакомиться. Женщину звали Мариной. За чаем Макс узнал, что Марина замужем, муж ее военный, но не просто, а военный топограф, и что сейчас он в отъезде. Чем-то Марина напоминала Максу Антонину, ту ветреную даму с Лехиной свадьбы. Наверное, лишь тем, что женщины были одного возраста. Никакого другого сходства между Антониной и Мариной не имелось…

Беседу прервал Рома, бесцеремонно заглянувший в комнату.

— Макс, тебя все обыскались! Пошли, ехать надо.

Не извинился даже, чурбан неотесанный, перед женщиной, за то что забирает у нее собеседника.

Макс виновато улыбался, прощаясь. В дверях он обернулся:

— Марина… ты на какой улице живешь?

Она не удивилась. Словно ждала этого вопроса.

— Ленина, сорок шесть. Третья квартира.

5

Место, куда привез Цая и его спутников Лысенкович, оказалось действительно удобным. Там, на пригорке, стояли два заколоченных барака.

— Наши, — пояснил Лысенкович. — Можете занимать.

Здесь же имелся родник, росли деревья. В бараках прохладнее было, чем в палатках, скажем. Кроме того, электропроводку в помещениях удалось подключить к линии. Стали жить, как белые люди, со светом и даже холодильником (немыслимая для геологов роскошь), который им на время одолжил завхоз местного пионерлагеря.

Лчсенковичу предстояло еще многое показать приезжим, а мотаться сюда из Табошара было ему не с руки. Остался, пока что, при лагере, сразу же сделавшись душою компании.

Неутомимый говорун, Лысенкович был нашпигован анекдотами, как покупные пирожки луком. Более всего ему нравились истории «про Штирлица». Рассказывая их, Лысенкович мастерски подражал «голосу за кадром» культового фильма: «Выходя из кабинета Мюллера, Штирлиц машинально сунул руку в карман. И понял: это конец». Тут Лысенкович начинал так заразительно хохотать, что смеялись все слушатели: и те, кто сразу уловил соль анекдота, и до кого не дошло, и даже те, кто слышал его в десятый раз.

Цай с Лысенковичем часто и подолгу говорили на геологические темы. Спорили, горячились — до ругани доходило. Один из них оказался ярым «мобилистом», другой — закоренелым «фиксистом». Максу и Лехе, которым волей-неволей приходилось слушать эти диспуты, профессиональная терминология представлялась полнейшей абракадаброй. Их познания в геотектонике ограничивались почерпнутыми из популярной литературы сведениями о некогда существовавшем едином «праматерике», который раскололся, после чего континенты расползлись в разные стороны. И что это, вроде бы, именуется «мобилизмом». А какое отношение свистопляска континентов может иметь к здешним горам, приятели «не догоняли».

Еще хуже у молодых спецов обстояло дело с полевой геологией. В маршрутах они смогли выполнять только функции подсобных рабочих: выписывать этикетки к пробам, наклеивать куски пласты на образцы да рюкзаки с камнями таскать.