MW-04-05 - [4]

Отступил тогда Величество на несколько шагов и глаза легонько прищурил, а сделав так, воскликнул в великом изумлении:

- Сейчас вижу! Это правда! Воистину собор это, как живой, в солнце сильном и высоком!

- Много раз написал Руанский собор этот художник, Моне называемый, в разное время дня и года, и картины его хорошо об импрессионизме свидетельствуют как никакие иные. Ведь импрессионисты желали ухватить все вещи в изменчивости времени и цвета.

Вот так вот объяснял Асмодей, но Люцифер уже слушать его перестал и, обратив благородное свое лицо к Вельзевулу, промолвил въедливо:

- Можешь гордиться! Изображения собора еще ни в одной преисподней не бывало. Ты первый, кто от­важился на украшение подобное!

- Милости, Повелитель! - завопил Вельзевул, трясясь будто лист, треплемый ветром. - Милости!!! Вина это Бельбаала моего, что, по-видимому, больным на голову от какого-то потрясения будучи, без позволения моего с Земли к нам сюда эту гадость приволок! Завтра его судить будут, и...

- Не завтра! - перебил его Могущественнейший. - Прямо сейчас! Немедленно! Я же на заседании этом судебном председательствовать стану!

И возмущенный изо всех мер, на кресле из кардинальских костищ воссесть возжелал, чтобы отсюда судить справедливо. С каждого его бока по четыре наивысших дьявола на корточки присело, немедленно же и виновного привели, с которым пришли Зарон, защитник, и Тегамот, обвинитель.

Молодой Бельбаал дьяволом чудесным был - прыщатый и скрюченный на морде и теле, с когтями по-ястребиному искривленными да буркалами горящими, от такого никакая дьяволица не сбежит, разве что дур­ман-травы переест. Низко в ноги он поклонился и, встав на месте, обвиняемым предписанном, со спокойствием ожидал того, что наступить должно было. Дал знак Люцифер, и по знаку тому, дьявол второго посвящения, Лотус, у правой лапы Величества сидящий, обвинительный акт читать начал:

- Судить станем Бельбаала, сына наместника Люцифера Великого на Земле, Вельзевулова, в том, что Бельбаал вышеупомянутый в адскую преисподнюю доставить осмелился изображение собора церкви христиан­ской, врага нашего злейшего, в виде картины, в году земном 1894 человеком написанного. Человеком тем был в 1840 - 1926 земных годах проживавший Клод Моне, от иной картины которого, выставленной в году земном 1874 в Париже "Impression - soleil levant", и взяло название направление в искусстве - импрессионизм. Выше­упомянутая картина оскорбляет характер преисподней и позорит его, ибо не может находиться в сатанинских пространствах изображение, священное здание представляющее. Я закончил, посему сурово и безжалостно приступайте к делу судьи, вдохновенные злом всяческим председательством Повелителя нашего, Люцифера Великого. Слово имеет обвинитель.

Сорвался со своего места Тегамот, и слово его молнией могло показаться:

- Проступок очевиден, посему требую кары наивысшей, превращения обвиняемого в человека до конца дней его!

- Я же, - ответил на эти слова защитник Зарон, - сомневаюсь в юридическом основании данного про­цесса, поскольку нет у нас закона, который бы запрещал доставлять в ад что угодно, пусть даже и картины, представляющие священные предметы. А раз запрета такового не имеется, значит нет и вины, тогда суд этот беззаконен, а обвиняемый - невиновен!

Остолбенели все при словах таковых и не знали, что делать в таком случае, ибо правдой была Заронова речь. Из неприятности та кой вывел их Господин наш, Люцифер Великий и Громовладный, в мудрости своей и справедливости неизмерной изрекши следующее:

- Тогда я запрещающий закон подобный теперь устанавливаю и делаю его обязательным!

- Но тогда он от сегодня действовать станет, - сказал на это Зарон. - Действия же Бельбаала, как совер­шенные ранее, ему не подчиняются.

- Ошибаешься, Зарон, в хитрости своей, - объяснил ему Повелитель, - ибо закон этот ретроактивен, подчиняющий себе все действия, прошедшие и будущие, совершенные и несовершенные, что по земному образцу устанавливаем, ибо это земная преисподняя, а не какая иная. Приступайте к делу.

Усмехнулся с торжеством Тегамот, зато морда Вельзевулова еще ниже спустилась. Один Бельбаал не­возмутимым остался.

И приступил Зарон к защите голосом рьяным, чему никто не удивлялся, ведь все знали, что давно они с Бельбаалом приятельствуют.

- Поначалу хочу я напомнить, - сказал он, - что картина эта была украдена Бельбаалом из Националь­ной Галереи в Вашингтоне, что дает вред роду людскому: который картины таковые весьма любит и ценит, платя за них деньги преогромные. Так разве не дьявольское это деяние, и разве причиненный людям вред не принес Бельбаалу славы?

- Принес бы, - парировал, шипя зловредно, Тегамот, - если бы Бельбаал эту картину уничтожил. А он притащил ее в ад, жилище наше тем самым оскверняя. Мы говорим здесь о вреде, не людям принесенном, но нам!

- Тогда сказать следует, зачем он так поступил.

- О том нам уже ведомо, и оправданием ни в коей мере быть не может! - вскричал Тегамот. Но ведь Господин Наш Предвечный не ведает, который и приговор тогда справедливый выдаст, так что историю сию рассказать стоит!