Музыка тишины - [3]

Я не помню, какие усилия потребовались от меня в тот момент, чтобы взять себя в руки, но помню, что долго рассказывала этому доброму человеку все, что произошло, а потом попросила у него разрешения принести сына к нему в палату. Его доброжелательное гостеприимство, его стремление быть полезным и удивительное чувство человеческой солидарности – все это, моя дорогая, мне не забыть никогда! Не знаю, много ли этот человек понял со своим скудным итальянским, но ему захотелось быть полезным, и он подарил нам все свое гостеприимство».

Вот с таким восторгом синьора Эди часто вспоминает, как обнаружила у своего сына страсть к музыке.

III

Меня частенько посещало огромное желание дать новое определение музыке, сказать об этом благородном искусстве нечто отличающееся от привычных суждений: ведь оно подарило мне, с одной стороны, бесконечное счастье, а с другой – самую настоящую пытку.

Бессонными ночами я довольно-таки часто пытаюсь придать отчетливую форму своим беспорядочным мыслям, родившимся в течение тяжелого учебного или рабочего дня. И я думаю, размышляю подолгу, но единственный результат моих размышлений – это то, что я в конце концов засыпаю, а вовсе не формулирую нечто существенное с философской или художественной точки зрения. Музыка и без моего определения богата тем, что уже было сказано и написано о ней до меня. И мне остается лишь доверить своему дневнику самое банальное, самое смешное высказывание в мире, которое люди уже тысячи раз возносили к небесам: «Музыка для меня необходима, как любовь; она – моя судьба, неизбежная, словно само течение времени».

Я нашел эту запись в коротком дневнике Амоса, дневнике, чьи страницы хранят стишки, которые он писал время от времени, начиная с самого детства, перемежающиеся со странными, ничего не значащими наблюдениями, вроде того, что я привел выше – привел только по той причине, что оно может некоторым образом послужить цели моего рассказа. С другой стороны, именно такие вот случайные, незначительные записи, начертанные в рассеянности, почти что невольно, лучше всего способны поведать о характере их автора, ибо они, подобно фотоаппарату, запечатлевают его истинную душу.

Рассказ матери о том, как она обнаружила у Амоса любовь к музыке, побудил его родственников то и дело преподносить ему различные предметы, так или иначе связанные с миром звуков. Малышу подарили игрушки, наигрывающие простые мелодии, затем карильон, а потом и чудесный проигрыватель с его первой пластинкой, сборником песен, конечно заинтересовавшим ребенка, но не вызвавшим в нем особого восторга.

Однажды Амос, выслушав страстный рассказ своего старого дяди о жизни и вокальном искусстве одного, незадолго до этого скончавшегося, прославленного тенора, живо изъявил желание послушать пластинку своего нового героя – легендарного певца Беньямино Джильи. Услышав его голос, Амос так разволновался, что дядя вынужден был продолжать свой рассказ до бесконечности и даже придумывать какие-то подробности, чтобы утолить ненасытную детскую фантазию племянника. Понадобилось еще несколько пластинок несравненного тенора, чтобы удовлетворить это любопытство, эту внезапно разгоревшуюся страсть, а затем еще рассказы о все новых и новых персонажах из мира музыки.

Амос требовал, чтобы каждого очередного его любимца описывали как самого лучшего; как часто бывает с детьми, он проникался глубокой любовью к каждому своему герою.

Так в доме появились первые пластинки Джузеппе Ди Стефано, Марио Дель Монако, Аурелиано Пертиле, Ферруччо Тальявини. Потом дядя рассказал Амосу про Карузо. Он вложил в этот рассказ все свое красноречие, всю свою страсть, заверив племянника, что это действительно был потрясающий певец, с самым сильным, звонким и чистым голосом, который обожали все любители оперы. Вскоре появилась и первая пластинка Энрико Карузо, а вместе с ней – первое разочарование Амоса: ребенку, мало что понимавшему в развитии техники звукозаписи, совсем не понравился этот голос, который, казалось, шел будто из глиняного кувшина – тембр, перекроенный современными средствами. Он посчитал, что голос Карузо не идет в сравнение ни с благородным и величественным вокалом Дель Монако, ни с нежным и страстным голосом Джильи, столь впечатлившим его в свое время.

Маленький Амос еще поменяет свое мнение о Карузо, но лишь спустя много лет и вследствие многочисленных интересных событий, о которых мы и ведем наш рассказ.

Однажды утром Амос прогуливался один-одинешенек во дворе и думал о чем-то своем. Он шагал взад-вперед от дверей гаража до въездных ворот и время от времени напевал мелодии из любимых оперных арий. Внезапно он остановился, безошибочно определив звук шагов няни – так Амос звал Ориану, девушку, которая присутствовала при его рождении; она помогала по хозяйству в их доме, и мальчик был искренне привязан к ней.

Ориана возвращалась из магазина, куда ходила за какими-то мелкими покупками. Отворив калитку, она увидела направляющегося к ней Амоса и с материнской улыбкой подозвала его к себе, сказав, что должна прочитать ему нечто важное. Она только что увидела эту новость в газете, купленной для отца Амоса. Она быстро разложила покупки и вышла во двор с развернутой газетой.