Музыка пчел - [92]
Гарри поник и пожал плечами, наблюдая, как Джейк собирает части трубы воедино. Он прижал инструмент ко рту и сморщил губы.
– Что до меня, то я создам маршевый оркестр, будем работать на свадьбах и кинсеаньерах в этом районе. Прославим Худ Ривер, йоу! – Он снова поднес трубу, сыграл пару строчек из «Кукарачи» и ухмыльнулся, посмотрев на Гарри. – Слишком стремно?
Гарри видел, что друг пытается его подбодрить. Он осознал, что такое отсутствие понимания, что с тобой будет дальше, это бьет по Джейку еще больше, ведь у него те же проблемы, но меньше вариантов. Гарри мог водить машину. Гарри мог ходить. Он мог наняться на другую работу, где нужен физический труд, это достаточно просто. Он почувствовал себя говнюком оттого, что он ноет, когда у Джейка проблемы, которые ему и не снились.
– Не знаю, чувак. С такой головой ты уже достаточно стремный.
– Ой, да перестань! – засмеялся Джейк. – Только за это я сделаю тебе второй завтрак перед работой.
В доме Джейк заехал на кухню и начать доставать еду из холодильника, напевая себе под нос. La cucaracha, la cucaracha. Ya no puede caminar[36].
Гарри взял телефонную книгу. Он посмотрел на Джейка, начал объяснять, а потом передумал. Он набрал морг.
– Здравствуйте. Меня зовут Гарри Стоукс. Да, мне, м-м, нужно приехать забрать своего дядю. Гарольд Гудвин. Да, все правильно. Его прах?
Джейк резко поднял голову от разделочной доски, на которой тер сыр.
– Хорошо. Удостоверение и пятьсот долларов. Хорошо. Да. Спасибо.
Он повесил трубку и закрыл лицо руками.
– Чувак? – сказал Джейк.
– Это длинная история, – сказал Гарри.
Он начал с начала, ну, почти с начала, и рассказал Джейку про Сиэтл, про трейлер, про хрупкое здоровье своего дяди и больницу. Он ничего не рассказал про тюрьму.
– Чувак, когда ты сказал, что у тебя дядя умер, я подумал, что это произошло давно. Алиса в курсе?
– Ты что! – сказал Гарри. – Ну что я должен был ей сказать? Спасибо, что дали работу! Можно я возьму пикап ненадолго и сгоняю за своим мертвым дядей? Я думал, что смогу заехать за ним, когда поеду в город по ее делам, но больница далеко – в самом Бингене. Дооткладывался…
– Погоди, – сказал Джейк. – Когда он умер?
Гарри посмотрел на потолок.
– Двадцать девятого апреля? Кажется.
– В день твоего собеседования?
Гарри вздохнул и кивнул.
– Господи, Гарри! Почему ты ничего не сказал?
Гарри запустил пальцы в волосы и пожал плечами.
– Ты тоже не особо много про себя рассказываешь, – пробормотал он.
Джейк фыркнул.
– Слишком много рассказывать, Гарри. То есть, ты же сам все знаешь. Полнейший неудачник в старшей школе, потом разбил себе ноги на одной сраной вечеринке.
Гарри посмотрел на него и ничего не ответил. Джейк не сводил с него взгляда.
– Я не обвиняю никого. Это тупо несчастный случай, но виновник всего произошедшего – я. За то, что непонятно чем занимался на крыше. Это моя ответственность, чувак.
Джейк уставился во двор, поджав губы. Он покачал головой и снова посмотрел на Гарри.
– Слушай, Гарри. Я знаю, что это прозвучит, как полная фигня, но мне кажется, у меня еще есть шанс в жизни. Я имею в виду, да, ходить намного проще, конечно, чем сидеть в коляске, так? Но странно то, что сейчас моя жизнь мне нравится больше, чем до этого.
Он остановился.
– Я нравлюсь себе больше, – сказал он. – Мне другие люди больше нравятся.
Гарри кивнул.
Джейк почесал щетину и выглянул в окно. Гарри проследил за направлением его взгляда, на пчельник и воздух, пронизанный золотыми пулями.
– Как будто пчелы меня спасли или что-то вроде того. То есть большая часть моей жизни все еще полный отстой, но когда я в пчельнике… Блин, он как будто мой собственный дом, как будто я часть того, что там происходит.
Гарри слышал, как мальчишка говорит это без тени смущения. Он был впечатлен и даже немного завидовал.
Джейк встретился с ним глазами.
– Я хочу остаться здесь, если получится. Буду помогать Алисе. Что бы это ни значило.
Храбрость Джейка была заразительна. Что ему оставалось терять в конце концов?
– Я тоже, – сказал Гарри.
Они были вместе. Эта мысль его зажгла, но потом энтузиазм поубавился. Сначала про главное.
– Я поеду в морг до того, как Алиса приедет. Хочешь со мной?
– Еще бы! Поездка в морг, как я могу такое пропустить!
После завтрака они взяли маленький пикап и посадили Чейни в машину, – его большое тело подпрыгивало на коленках у Джейка, а нос пачкал окно. Маленький двигатель еле тащил их вверх по дороге, мимо сада, в город.
Когда они направились к мосту, Гарри выглянул в окно на песчаную косу.
– Кайты! Вижу два, три, может, четыре. Ох, блин! Сегодня не должно было быть ветра. Я сказал Йоги, что приду завтра.
Джейк засмеялся.
– Ты спятил, чувак.
Гарри ухмыльнулся и ударил по рулю. Он снова почувствовал себя новым Гарри.
– Это не описать словами! Нет, я был просто жалок, болтался в воде. Но когда я поднялся и поплыл? Это как самая офигенский трип на лонгборде. Такое гладкое скольжение. А смотреть, как эти парни летают на биг эйр? Жду не дождусь.
Машины встали в очередь за грузовиком с древесиной, а Гарри выглянул на реку под ними и смотрел на воду в поисках розового кайта. Машина за ним просигналила, и он подпрыгнул от неожиданности.
Сборник миниатюр «Некто Лукас» («Un tal Lucas») первым изданием вышел в Мадриде в 1979 году. Книга «Некто Лукас» является своеобразным продолжением «Историй хронопов и фамов», появившихся на свет в 1962 году. Ироничность, смеховая стихия, наивно-детский взгляд на мир, игра словами и ситуациями, краткость изложения, притчевая структура — характерные приметы обоих сборников. Как и в «Историях...», в этой книге — обилие кортасаровских неологизмов. В испаноязычных странах Лукас — фамилия самая обычная, «рядовая» (нечто вроде нашего: «Иванов, Петров, Сидоров»); кроме того — это испанская форма имени «Лука» (несомненно, напоминание о евангелисте Луке). По кортасаровской классификации, Лукас, безусловно, — самый что ни на есть настоящий хроноп.
Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.
В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.