Музыка и медицина. На примере немецкой романтики - [52]

СМЕРТЬ СЕСТРЫ ФАННИ

Из-за возрастающей раздражительности и усиливающихся головных болей врач, наконец, запретил ему публичные выступления. Как пианист в последний раз он выступал 19 июля 1846 года на благотворительном концерте, где играл вместе с Фердинандом Давидом Крейцерову сонату Бетховена. После премьеры его «Илии» он, кажется, сам понял, что сильно перетрудился, так как откровенно признался Клингеману в декабре 1846 года: «Наконец я сам себя обвиняю в том, что дирижирование и особенно игра мне стали противны». Несмотря на это он не прислушивался к советам врачей, так как дирижировал в последний раз в марте 1847 года концертом в Гевандхаузе. А перед постановкой «Павла» 2 апреля ему с большим трудом удалось выдержать только репетиции. Так же, как и во Франкфурте, когда он был одержим желанием использовать время только для сочинений. Все чаще в его голове кружились мысли о смерти, как свидетельствует одно замечание Клингеману: «…у меня в голове все время вертится одна мысль, как коротка жизнь». В таком настроении за несколько месяцев до этого его застала смерть верного его слуги Иоганна, к которому он был сильно привязан. Когда Иоганн тяжело заболел и врач отказался лечить «слугу» приватным образом в доме Мендельсона, Феликс ему объяснил, что слуга относится к семье, и он не может перевести его в больницу. Он лично беззаветно заботился о больном, ежедневно читал ему и был глубоко потрясен, когда Иоганн, несмотря на все старания и медицинскую помощь, умер. Последнюю услугу он оказал умершему, выполнив его завещание, которое потребовало затрат сил и времени, из-за чего он задержался с ответом на письмо Клингемана, о чем сообщил ему 6 декабря 1846 года: «Надо было многое сделать, привести в порядок, пока завтра не будут отосланы ящики с вещами и т. д. его матери, братьям и сестрам, поэтому я не мог писать тебе в последние недели». Этот эпизод свидетельствует о доброте и заботливости Феликса, а также его социальной ориентации по отношению к людям.

Вопреки советам врачей он хотел еще раз — это был уже десятый раз — поехать в Англию, чтобы дирижировать в Лондоне ораторией «Илия» в переработанной форме в присутствии королевы Виктории и принца Альберта. После трех постановок, «очень уставший», он покинул Англию, чтобы 12 мая прибыть во Франкфурт. Там он 17 мая получил ужасную новость, которая стала для него сильным ударом: в Берлине от инсульта внезапно умерла его самая любимая сестра Фанни, его второе «я». Мендельсон, якобы, от этой вести с криком упал на пол, как сраженный молнией, и долго лежал без движения. Когда он очнулся от обморока, произошли большие изменения. С утратой Фанни, которая после смерти родителей символизировала для него узы, тесно связывавшие семью, он потерял самого себя. Он писал своему зятю Вильгельму Гензелю, что не мог «…думать вообще о работе и музыке, чувствую пустоту в голове и сердце». Без сестры, с которой он всегда советовался по своим композиторским работам и которую всегда посвящал во все свои творческие планы, ему надо было начинать все с начала, для чего едва хватило бы сил. Сестре Ребекке он писал 7 июля 1847 года: «Последняя глава завершена — следующая же до сих пор не имеет ни названия, ни первого слова».

Чтобы понять эту необычную реакцию Мендельсона на смерть сестры, надо знать отношения между ними. Редко встречаются такие тесные и сердечные узы между братом и сестрой, как это было между Феликсом и Фанни; такие отношения могут быть между близнецами, что объясняется биологическими причинами. У Фанни, но крайней мере до замужества, такое сердечное отношение к брату «даже вызывало психические, ненормальные порывы», которые Феликс решительно отвергал. На одно ее письмо, в котором объяснения в любви к брату носили прямо-таки восторженный, экзальтированный характер, он ответил недвусмысленно, будучи 15-летним мальчиком: «Если бы я не принял решения не быть нежным, то после этого письма я бы ни за что не поручился. Между тем я не хочу, а я упрям!» В то время как ее слишком большая сентиментальность и вдохновенные порывы были ему скорее неприятны, ревность ее в большинстве случаев доставляла ему удовольствие, хотя братская привязанность из-за ревности Фанни и робких усилий единолично владеть своим любимым братом иногда подвергалась большому испытанию. Может быть, сама Фанни не сознавала страстной природы своего чувства, когда писала Феликсу 29 июля 1829 года: «Я… стою перед твоим портретом и целую его каждые пять минут, представляю тебя… я люблю тебя, я боготворю тебя…»

Но не только безумной любви его сестры, которая в более поздние годы стала более сестринской, материнской и дружеской, не хватало ему. Даже музыка соединила обоих неразрывными узами. Она была не только доверенной во всех его музыкальных вопросах, но и компетентным и строгим критиком, от нее одной он получал иногда «нахлобучку», и охотно называл ее «мой» кантор. Будучи на четыре года старше брата, она направляла его еще робкие шаги в царство музыки. И если Феликс вскоре обогнал ее, она всегда оставалась его незаменимой помощницей. С определенной гордостью писала она в 1833 году: «Я видела, как шаг за шагом развивается его талант и внесла даже некоторый вклад в его образование. У него не было другого музыкального советчика, кроме меня, он не доверит ни одной мысли бумаге, пока я не проверю ее». Некоторые из его композиций, например, увертюру к комедии «Сон в летнюю ночь» она знала «наизусть, прежде чем была написана хоть одна нота». Это погружение в работу брата привело почти к потере ее художественного «я».