Мужские прогулки. Планета Вода - [7]

Им о многом не терпелось поведать друг другу, но обоих одинаково сдерживало присутствие Зои. Догадавшись об этом, она молча вышла из-за стола, и Фиалков уловил тихий скрип притворенной двери в смежной комнате. Оставшись одни, Иван и Михаил Михайлович вначале переселились на кухню, затем плотно закрыли кухонную дверь и сварили кофе, словно бы собираясь полуночничать.

Так оно и вышло. Давно выпили весь кофе, вскипятили чай и выпили его, а никак не могли расстаться. То веселясь, то умиляясь одним им известным подробностям, размягченные и растроганные вновь возникающей в них душевной расположенностью друг к другу, говорили и говорили, и казалось — всего не переговорить.

— Та-ак, значит, ты не женат. А я вот, братец ты мой, сподобился. Остепенился, как говорят. Обзавелся сынишкой, славный парнишонка у меня! Жаль, не увидел, у бабки гостит сейчас… Немного приболел, и бабка взяла на пару деньков…

Гаврилов на цыпочках прошел в другую комнату, вернулся с фотографией светловолосого узкоглазого хорошенького мальчугана. Фиалков с интересом рассматривал карточку, выискивая в детском неопределенно-расплывчатом личике черты друга. Гаврилов задумчиво ворошил спадающие набок черные, глянцевые, словно из вара, слитки волос. Его карие выпуклые глаза ласково лучились улыбкой.

Иван поднялся со стула, обошел Фиалкова, пристально вглядываясь в него с недоверчиво-изумленным лицом, точно засомневавшись внезапно в реальности встречи, и хлопнул его по плечу.

— Ты не представляешь, чертушка, как я рад!

— Взаимно, — коротко отвечал Фиалков, сдерживая свои чувства.

Они засиделись чуть не до утра и вышли на улицу, когда стали меркнуть звезды. Иван, в пальто внакидку, проводил Фиалкова до стоянки такси. Над заснувшим, притихшим городом шел неслышно теплый дождик. Прозрачная водяная завеса поглощала звуки, не было слышно даже шагов. Пахло размокшей вишневой корой, оживающими клейкими почками тополей, свежо дышала влажная земля, могуче гнавшая наверх зеленые ростки там, где она еще не была закована в броню асфальта.

— Хорошо-то как! — прошептал Иван, словно бы опасаясь нарушить тишину ночи.

Фиалков работал отоларингологом в специализированной, лучшей в Игорске детской больнице, куда устроиться непросто даже отличным специалистам, но куда он все-таки попал — в горздравотделе вспомнили его отца, известного в свое время педиатра. Местом Михаил Михайлович был доволен: более интересная, нежели в районной поликлинике, работа, посолиднее статус, да и зарплата повыше. Он был честолюбив, следовательно, мечтал о выдвижении, о научно-исследовательском институте, о славе ведущего отоларинголога, о мастерстве, которым восхищались бы коллеги. Не далее как сегодня изложил он собственный метод лечения респираторных заболеваний у грудных детей, и заведующая отделением Надежда Петровна Зумская отнеслась благосклонно как к методу лечения, так и к его автору, обещала поддержку в горздраве. «С таким шефом можно работать: очаровательная женщина, прекрасный специалист, умница, чуткий руководитель», — удовлетворенно решил Фиалков, выходя из кабинета заведующей. В конце рабочего дня на пути в больничный душ его нагнал молоденький практикантик и позвал к телефону. Гадая, кто бы это мог звонить, Михаил Михайлович вернулся в ординаторскую. Он не сразу узнал голос Ивана, сильно изменившийся за те годы, что они не виделись, заматеревший, густой, с утвердившимися нотками властности, но не откровенной, а как бы полушутливой, игривой. Вслушиваясь в этот голос, Михаил Михайлович вспомнил, что Иван так и не удосужился накануне полюбопытствовать, каким же образом попал в его квартиру Фиалков. Самонадеян, батюшка, по-прежнему! Интересоваться такими малозначительными подробностями не в его духе!

Иван приглашал на часок прошвырнуться, людей посмотреть, себя показать. Условились встретиться в центре, возле кафе-«стояка», знаменитого крепким черным кофе.

Еще издали Михаил Михайлович заметил сутуловатую представительную фигуру друга. Тот стоял, прислонясь к узорной чугунной ограде сквера, и глядел поверх голов прохожих с видом глубокомысленным и значительным, дающим одинаковые основания предполагать занятость его головы мыслями как высокоабстрактными, на предмет устройства вселенной, так и насущно-прозаическими — о пользе похмелки, например. Застигнув себя на столь насмешливом восхищении приятелем, Фиалков еще немного, оставаясь незамеченным, полюбовался им и настроился на благодушный лад, готовясь провести вечер в развлечениях.

Иван вздрогнул и с напряженной улыбкой застигнутого врасплох человека приветствовал Фиалкова.

— Где отсутствовал? — поинтересовался Михаил Михайлович.

Иван не понял, деловито отчитался:

— Да тут я, тут, давненько тебя поджидаю.

Они не спеша пошли по улице, бессознательно установив размер шага, удобный для обоих, пошли, не сговариваясь, еще сами не зная, что предпримут в следующую минуту. Иван расстегнул плащ на меховой подкладке и вышагивал, с наслаждением подставясь теплому влажному ветру, высокий, видный. Фиалков отметил: встречные девушки бросали заинтересованные, вмиг приобретающие мечтательность, взгляды на Гаврилова, на что тот никак не реагировал. И это качество — бесстрастие при виде хорошеньких женщин — было новым в Иване, что дало повод Фиалкову не то с удовлетворением, не то с сожалением, имея в виду одного Гаврилова, не себя, подумать: стареем, однако, стареем! Обычно рядом с Иваном, который неизменно выглядел элегантным даже в самой затрапезной одежде, остальные казались одетыми с чужого плеча, и Михаил Михайлович порадовался, что выходя утром на работу, надел ловко сидевшую на нем куртку, перешитую собственноручно из старого отцовского кожаного пальто. Он немного стыдился своего увлечения шитьем, вызванного скорее не склонностью натуры, а суровой необходимостью: из-за невысокого роста ему не всегда удавалось приобретать магазинную одежду по вкусу. На старой зингеровской машинке, оставшейся после матери, он вначале приловчился ушивать великоватые ему больничные халаты, а потом, приобретя навык, стал перекраивать ширпотребовские рубашки и брюки, да с таким чувством стиля, что молодые больничные щеголи считали, будто его обшивает первоклассный портной.