Мужские прогулки. Планета Вода - [6]

Гаврилов легкомысленно тряхнул длинными волосами, рассмеялся счастливо:

— Встретиться бы — это здорово. А писем я не люблю.

Фиалков милостивым жестом прощения махнул рукой. Втроем уселись за споро накрытый стол.

— Богато живете! — одобрил гость, весело оглядев стол, сверкающий хрусталем и многоцветьем напитков.

— А то! — не без тщеславия откликнулся хозяин. — Жена у меня мастерица. А ты как, женат?

Фиалков покосился на Зою и вздохнул с притворной жалостью.

— Не женат, значит, — уточнил Гаврилов. — Давно ты здесь?

— Больше полугода.

— Смотри ты, жили рядом, а могли ведь и не увидеться! — удивился Гаврилов. — Что ж, надоела Колыма? А я вот тоскую по ней.

Тут он встрепенулся, с любопытством, внимательно, медленным приметливым взглядом окинул Фиалкова, задержался на кремово-сером пиджаке без лацканов, в вырезе которого фатовато виднелся коричневый шейный платок, покосился на замшевые сапоги с высокими каблуками и, ласково блестя насмешливыми карими глазами, изрек:

— А ты все такой же.

Фиалков улыбнулся в ответ, но настороженно спросил:

— Какой… э… такой?

— Ну… модник.

— Это хорошо или плохо?

— Я не оцениваю. Я констатирую.

Фиалков в свою очередь, склонив голову к плечу, с демонстративной внимательностью оглядел Гаврилова и произнес с некоторым оттенком сожаления, смешанного, однако, с восторгом:

— Да и ты такой же!

— Какой? — насторожился и Гаврилов.

— Ты ведь знаешь.

— Нет, все меняется вокруг нас, и мы меняемся вместе со всем, — с философским видом заметил Гаврилов.

— И все-таки мы не меняемся, — твердо сказал Михаил Михайлович.

— Пусть так, если иметь в виду суть, сердцевину, так сказать, нашу, — примиряюще согласился Иван.

Оба они испытующе посмотрели друг на друга, и оба твердо выдержали взгляд. Зоя, каким-то особым чутьем уловив мгновенно возникшую меж мужчинами напряженность, торопливо провозгласила тост за встречу и новую старую дружбу.

Они познакомились на Колыме, на прииске, где работали после окончания институтов. Оба молодые специалисты, оба жили в шумном безалаберном общежитии, оба выделялись из грубоватой среды «вербованных» парней — для возникновения взаимной симпатии этого оказалось вполне достаточно. Во всем остальном они являлись прямой противоположностью друг другу. Гаврилов высоченный, метр девяносто, с мягким широкоскулым лицом, выглядевшим, однако, мужественно из-за смуглой, будто прокаленной южным солнцем кожи, обладал, как и положено физически крупным людям, характером легким, общительным и инициативным. Ему все давалось легко. Люди прямо липли к нему, и он всегда, не прилагая к тому ни малейших усилий, ходил во главе свиты из четырех-пяти закадычных приятелей. Фиалков же был самолюбив, обидчив, красив и низкоросл, чтобы казаться выше, носил обувь на толстой подошве и выработал неестественно прямую осанку с высоко вскинутой головой. То ли трудные условия прииска, где население, состоящее сплошь из вербованных, менялось каждый сезон, то ли закономерности общения, согласно которым человек ищет в другом то, чего недостает ему самому, — что-то сдружило Фиалкова и Гаврилова на удивление окружающим. В их отношениях было и уважение друг к другу, и немало места оставалось для соперничества, поводом к которому служили и такие, например, качества широкой гавриловской натуры, как дружелюбие, непоколебимая уверенность в правоте любых своих слов и поступков, и фиалковское умение обходиться в жизни малым, самоограничение в желаниях, взыскательность в выборе привязанностей.

— Витьку Заболотного помнишь? Ах, были времена!

— А где Елов? В Москве, говорят? Тоже хорош был, прохиндей!

Зоя, подперев голову ладонью, внимательно слушала. Ее блестящие, будто лаковые, зеленые глаза перебегали с одного на другого, время от времени она с ласковой снисходительностью улыбалась им. Фиалкову понравился ее мягкий поощряющий интерес к прошлому Гаврилова. Он знал многих женщин, которые старались вытравить у своих мужей память о досемейном периоде. Становясь женами, они рвали фотокарточки былых подружек мужа, запрещали даже упоминание каких бы то ни было женских имен, постепенно и последовательно — кого хитростью, кого грубостью — отваживали друзей мужа, стараясь заполнить сознание супруга лишь собой да домашними заботами. «Умеет выбирать женщин», — с завистью подумал Михаил Михайлович. Всегда у Гаврилова были самые красивые, самые умные и верные девчонки. Любопытно, что в нем находят такого особенного? Говорят, один известный писатель сказал сыну: «Знаешь, почему нас не любят женщины? Потому что мы их мало любим…» Похоже на правду. Фиалков улыбнулся. Гаврилов любил женщин, и они любили его. И всегда обаяние Гаврилова усиливалось обаянием окружающих. Фиалков тайно ревновал друга к девушкам и завидовал его успеху у них. Когда Иван оставлял своих подружек, что случалось довольно часто, за ними начинал ухаживать Фиалков; он словно бы не доверял собственному вкусу и не мог решиться на самостоятельный выбор, встречавшиеся ему девушки казались недостаточно хороши. Но даже самая неприметная привлекала его внимание, если ею, хоть ненадолго, заинтересовывался Гаврилов.