— Позволь, Анатолий Владимирович! Как один?!
— Повторяю: один. У вас есть в основном одобренный сценарий Серебровской. Вот его представьте — и хватит!
— Почему?
— План секретариата без того перегружен.
— Юбилей же кино! Как же так?..
Софронов вздернул брови:
— Садитесь, Дьяков! Вопрос решен. Все будет в порядке.
Я разнервничался, схватил папку, вышел из зала.
Вернувшись в комнату кинокомиссии, я сел за стол, ссутулился. Просидел так долго, потом положил голову на руки и… заснул. Так со мной бывает, когда нервы сдают.
Растолкала дежурившая уборщица Аграфена Степановна — тучная, расплывшаяся женщина.
— И-и-и, спит?! Чегой-то ты до дому не едешь? Аль жена не пущает? — Она тихо засмеялась.
— Устал, очень устал, Степановна!
— Да куда там не устать! Цельными днями и вечерами заседаем, потом за вами окурков не наметешься… Езжай, а то кабы дожжь не пошел. Запирать буду двери.
— До свиданья, Степановна.
— Стой! Скажи жене: завтрашний день у нас будут муку давать.
— Чего, чего? Какую муку?
— Крупчатку. Праздник скоро. Будем проздравляться.
…Подошел к остановке такси. Как зябко!.. Ни одной машины! Накрапывал дождь. Такси, такси, полцарства за такси!.. Но где они?.. Словно кнутом стеганула мысль: «Почему один сценарий?.. Это же ни в какие ворота не лезет!.. Это же, по сути дела, свертывание всей работы комиссии накануне юбилея кино на последние два месяца года!.. После праздников подам злую служебную записку Фадееву! Хотя бы пять сценариев, а то — один?!»
Засвистел порывистый, холодный ветер. Бушевал, подхватывал с тротуара сухие листья, бросал мне в лицо, бил в грудь. Словно разбушевались все ветры земные!.. Проносились автомобили с едва светившимися фарами. Я «голосовал». Никакого внимания!.. Чернота становилась все гуще. Казалось, иду в гулкую пустоту. «Ничего! Все будет в порядке!» — вспомнились слова Софронова. Конечно, в порядке! Пройдет эта буря, этот неприятный вечер, с тяжелым осадком после заседания, пройдет, как проходили тысячи других.
Я поворачивался спиной к ветру, а он хлестал и хлестал, гудел тысячами завывающих голосов.
Мелькнули две тени, две мужские фигуры в плащах, под зонтиками. Снова — никого. Я — один.
Все равно вперед, наперекор ветру, наперекор всему ненужному, мешающему!
Среди плывших по небу туч вдруг сверкнул зеленый кристаллик. Я ощутил целебный прилив радости. «Моя счастливая звезда!.. Люблю мягкий звездный свет. Пока жив, он не погаснет во мне!»
Ослепила молния. Оглушил мощный раскат грома.
Надвигалась гроза.
1966—1980 г.г.
