Мужество любви - [219]

— А мне о вас умолчала!

— Если бы она вспоминала всех своих ленинградских друзей, вы бы наверняка ее приревновали! — засмеялся Владыкин. — У Аннушки, между прочим, до сих пор уйма комсомольского жара!

Да, ленинградцы прочно осели в моей памяти. И меня они не забыли. Прокофьев, Саянов, Берггольц, Лукницкий, приезжая в Союз писателей, непременно наведывались в кинокомиссию, охотно делились своими творческими делами. Однажды привезла сценарий Елена Серебровская — молодой ленинградский прозаик, поэт, литературовед, впервые пробовавшая свои силы в кинематографе. Положила мне на стол, как она сказала, прочную основу для фильма о Белинском.

— Сценарий читал Борис Николаевич Агапов. Попросила его, как мастера документального кино и члена кинокомиссии. Он отнесся положительно, просил передать вам — шефу ленинградцев! — Легкая улыбка сбежала с ее губ.

Серебровская — стройная, с золотистыми волосами, энергичным взглядом голубоватых глаз, была пронизана творческим рвением.

— Очень хорошо. Прочту, обсудим на кинокомиссии. Если проголосуют «за», передадим на секретариат.

— Уверена, все будут «за»! Опоздали, надо бы раньше, точнее — в прошлом году, к столетию со дня смерти Виссариона Григорьевича. Но лучше теперь, чем никогда!.. В сценарии он показан как великий критик, непримиримый к компромиссам, исключительно принципиальный борец за правду, отвергающий всяческие хитроумные обходы, замалчивания.

— Вы, конечно, отразили историю с письмом Белинского к Гоголю? Ведь Ленин назвал это письмо одним из лучших произведений бесцензурной печати.

— Даже, пожалуй, чуточку переборщила — так воспламенило оно меня!

— А пьеса Козакова «Неистовый Виссарион» вам известна?

— Пьеса? Михаила Козакова?.. Нет!

— В ней все есть: любовь Белинского к цветам, к нюхательному табаку, к гречневой каше, но к литературе — нет! В предисловии автор предупредил, что в пьесе, возможно, найдутся второстепенные неточности, которые, она надеется, могут быть ему прощены литературоведами!.. Вы не будете просить прощения?

— Какой же это «неистовый Виссарион»?! — воскликнула Серебровская. — У меня выпукло показана действительно яростная борьба Белинского за русскую литературу! Он же, наполненный идеей революционного патриотизма, стремился вывести ее на жизненные просторы! Вы понимаете, насколько сегодня актуальна такая тема?! Более того! Я использовала новые архивные материалы о студенческих годах Виссариона Григорьевича. Он, к вашему сведению, был исключен из Московского университета не только за драму «Дмитрий Калинин», но и за свою политическую деятельность в университете. Это важно очень, очень!

— Ваша эрудиция, Елена Павловна, не вызывает сомнений!

Ее лицо засветилось, щеки вспыхнули.

— Очень рада!.. Не могли бы вы сказать, когда именно будут рассматривать сценарий?

— Волынить не умеем! Правда, дел навалилось с три короба! Завтра уезжаю с кинодеятелями в Тбилиси, на очереди — сценарий Катаняна о Маяковском, а затем — ваш!

— Дадите знать?

— Непременно.

— Спасибо! — Она кивнула волнистым золотом волос, — Ну что же, мне остается ждать.

На следующий день Щербина, Сурин и я сидели в самолете, взявшем курс на Тбилиси. В мягких креслах, покрытых белым чехлом, откинувшись на спинку кресла, мы дремали.

— Скоро приземлимся! — Сурин потрепал меня за плечо. — Надо, чтобы вполне авторитетный товарищ возглавил грузинскую кинокомиссию. Кого бы вы предложили?

— Симонов рекомендовал поэта Чиковани.

— Прекрасная кандидатура! — услыхав наш разговор, подал голос Щербина. — Знаком с его творчеством, Симон Иванович за поэму о Давиде Гурамишвили, знаменитом поэте-воине восемнадцатого века, два года тому назад получил Сталинскую премию. В Грузии авторитет Чиковани непререкаем!

— Он, грешным делом, не склонен уходить в глубины истории? — спросил Сурин. — В тбилисской киностудии, между прочим, такая тенденция наблюдается.

— А мы в министерстве для чего? — Щербина улыбнулся. — Чиковани очень хорошо, проникновенно умеет анализировать духовный мир современника. Будем настаивать на кандидатуре Симона Ивановича.

В аэропорту нас встретили министр кинематографии Грузии Киквидзе и начальник сценарного отдела студии Белиашвили.

Автомобиль помчался в город.

По дороге Киквидзе обещал показать нам древние памятники архитектуры: развалины крепости Нарикала, Метехский замок, Анчисхатскую церковь, реставрированную в XVII веке…

Сурин шепнул мне на ухо:

— Слышите? Старина-матушка магнитом тянет!

— А в самом городе какие чудесные новые здания! — Киквидзе продолжал гордиться достопримечательностями. — А фуникулер? Обязательно проедемся с самой верхней станции! Им восхищаются приезжающие к нам гости!

— И современность вспоминает! — в свою очередь я шепнул Сурину.

Белиашвили ерзал на сиденье. Ему не терпелось скорей повести разговор о текущих делах студии. Не вытерпев многоречивости своего министра, он вклинился в беседу:

— Мы голодные как волки! Понымаешь, один сценарий, один! — Он поднял кверху указательный палец. — Писатели нас нэ жалуют!

— «Грузфильм» для союзного министерства тяжелый груз! — сочувственно добавил Киквидзе. — На одной «Весне в Сакене» не зацветешь!