Мужество любви - [216]

— Есть, Александр Александрович. Живу в общежитии комсомола. Оттуда, естественно, потихоньку выпроваживают.

— Квартира нужна?.. Угу… Мы сейчас пристраиваем новый корпус к нашему дому в Лаврушинском переулке. В начале года… — да, да, в начале! — получите там квартиру. Я дам указание нашему оргсекретарю Софронову. Он пошлет, так сказать, «петицию» в ЦК комсомола, чтобы вас пока не беспокоили… Вы знакомы с Анатолием Владимировичем?

— С тридцать девятого года. Вместе участвовали в совещании периферийных драматургов, он — ростовский, я — сталинградский.

— Тем лучше. В следующий понедельник — секретариат. Хорошо бы, понимаете, утвердить на нем новую кинокомиссию. Прошу вас поскорее встретиться с Симоновым.

С Константином Михайловичем мы быстро нашли общий язык. Мне нравился его спокойный тон разговора, уважительное отношение ко мне — молодому по профессии коллеге, радовали полная осведомленность в делах кинематографа, твердость убеждений, партийная принципиальность.

— Прежняя кинокомиссия не наладила контактов между писателями и киноработниками, — сказал Симонов при первой же нашей встрече. — Мы должны тут дело исправить! Это не луну с неба доставать!

Он проникновенно рассмеялся и начал разжигать трубку. Ароматный дымок стлался по его рабочему кабинету.

Мы представили на заседание секретариата список рекомендуемых товарищей в кинокомиссию.

— Продуманный состав, — одобрил Софронов.

— Товарищ Дьяков, я не вижу в списке Чаковского, — Фадеев внимательно посмотрел на меня. — Александр Борисович прекрасно наладил работу в Иностранной комиссии. Не сомневаюсь, будет полезен и у вас.

— Виноват. Промах!

С Чаковским, сидевшим рядом со мной, мы обменялись улыбками.

С предложениями Софронова и Фадеева секретариат согласился.

— Теперь представьте план работы на ближайшие годы, — предложил Александр Александрович, — созовите расширенный пленум кинокомиссии. Я уеду в Нью-Йорк на Всемирный конгресс деятелей науки и культуры в защиту мира. Вряд ли успею вернуться к вашему пленуму, будете заседать без меня. Всей душой желаю успеха!

План составили. В начале марта созвали пленум. За одним столом (хотя он был не круглый) собрались руководители Министерства кинематографии, писатели, драматурги, двадцать четыре члена кинокомиссии. Такого по составу «кинофорума» еще не видели стены правления Союза писателей. Уже до начала заседания в кулуарах наметилась творческая консолидация. Писатели Александр Корнейчук, Борис Агапов и кинорежиссер Марк Донской доброжелательно, что было видно по выражению их лиц, разговаривали с Большаковым; Сергею Герасимову что-то увлеченно доказывали Георгий Мдивани и драматург Александр Штейн; Семенова и его нового заместителя Владимира Николаевича Сурина (Бабин ушел из министерства в киностудию имени Горького начальником сценарного отдела) дружески атаковали кинорежиссер Александр Довженко, сценаристка Мария Смирнова, артист Борис Чирков; о чем-то, смеясь, толковали Щербина, писатели Николай Погодин, Аркадий Первенцев, Николай Вирта; судя по энергичной жестикуляции, на Пырьева с чем-то наседали Евгений Помещиков, начальник Сценарной студии министерства Дмитрий Еремин и кинодраматург Михаил Папава…

Константин Симонов сразу же придал пленуму характер творческой беседы лиц, связанных общностью интересов.

— Регламент — на совести выступающих! — улыбаясь, объявил Симонов. — Чем больше будет высказано конструктивных предложений, тем лучше. Мы скорей выйдем на путь совместных творческих усилий, выше поднимем значение кинофильмов в идейно-политическом воспитании советского зрителя. По праву председательствующего первым вношу предложение, обговоренное с Министерством кинематографии: каждый крупный сценарий обсуждать, как произведение художественной литературы, на секретариате правления Союза писателей (но представлению кинокомиссии). Когда там труд кинодраматурга получит одобрение, рекомендовать сценарий министерству, студиям.

— Очень правильно, давно пора! — подхватил Корнейчук. — Одобрение сценария высокоавторитетными писателями откроет ему «зеленую улицу» в киностудиях, освободит автора от принудительного иногда режиссерского соавторства, поможет быстрей и спокойней пройти по разного рода «крутым ступеням согласования»!

Оживление, даже всплески аплодисментов вызвала реплика Корнейчука.

О многом, чем живет, дышит советское кино, говорили участники пленума.

— Уже сейчас можно утверждать, что жанр документально-художественного фильма, а кое-кем он ошибочно объявлялся «скучным» и «недоходчивым», получил всеобщее признание и любовь советского зрителя, — констатировал Большаков. — Яркое свидетельство тому — радостная встреча зрителем замечательного фильма Николая Вирты и режиссера Владимира Петрова «Сталинградская битва».

— Велико воспитательное значение таких произведений, как фильм Марии Смирновой и Александра Столпера «Повесть о настоящем человеке», — говорил Довженко с присущим ему эмоциональным накалом. Голос его звучал высоко. — Эпически просто развертывается сюжет. Перед нами вырастает образ советского молодого человека — летчика Мересьева, изумительно воспроизведенный артистом Кадочниковым. В характере героя с блеском проявились высокие моральные качества: храбрость, отвага, неукротимая энергия, незнание страха в борьбе, стальная воля. Фильм вызывает величайшую гордость за советского человека — богатыря духа. Так держать, дорогие писатели и кинематографисты! — провозгласил Довженко с раскрасневшимся от волнения лицом.