Коля Платт рассудительно сдерживал его:
– Человек нужен там, где нужна его профессия.
Комсомольцы томились бездельем. Им было стыдно, что им не о чем еще хлопотать.
Восемнадцать молодых коммунистов во главе с Андреем Кругловым пошли становиться на партийный учет. Там, куда ехали, партийной организации не было. Они должны были создать ее так же, как город, так же, как завод, – как всё.
– Вам надо попасть к товарищу Морозову, – сказал им секретарь, – его рекомендуют к вам на руководящую работу. Но он еще не освобожден здесь, и я не знаю, поймаете ли вы его. Сейчас он на крекингстрое, потом у него заседание, и вот его уже ждут товарищи из Охи, из Биробиджана, из Спасска…
Они решили ждать тоже. Товарищи из Охи, из Биробиджана, из Спасска косились на комсомольцев с недоброжелательством людей, всецело захваченных собственными неотложными делами.
Дважды в комнату заглядывали люди:
– Морозов здесь? Его ждут на заседание.
– Иван Сергеевич пришел?
Потом торопливо вошел плотный небритый человек в светлой кепке, с усталым лицом и внимательно-зоркими глазами. За ним шло еще несколько человек, на ходу выкладывая свои срочные дела. Вошедший оглядел группу комсомольцев и весело спросил:
– А это что за табунок?
Комсомольцы поняли, что перед ними Морозов. Секретарь докладывал ему, но Морозов, не дослушав, подошел к комсомольцам:
– Вы когда приехали? А кормят вас хорошо? В баню ходили? А Вернер все бегает? Говорил с вами? Почему не говорил?
Он скрылся в кабинете, и оттуда раздался его настойчивый голос – он говорил по телефону:
– Ну да, митинг. Сразу же, на берегу. Надо же рассказать толково, что и как. И беседы на пароходе. Да пусть проводят сами! Ничего, что молоды, зато энергичны.
Он пригласил комсомольцев в кабинет. Товарищи из Охи, из Спасска, из Биробиджана сгрудились у двери. Снова кто-то звал:
– Иван Сергеевич! На заседание.
Морозов обещал сейчас всех принять, обещал сейчас прийти на заседание, прикрыл дверь. У него было усталое, озабоченное лицо, но глаза внимательно ощупывали, изучали комсомольцев, в них светилась неутомимость.
Комсомольцы ждали первых общих слов, но Морозов заговорил сразу об основном, уткнув жилистую руку в огромную карту, изрезанную голубыми линиями рек и коричнево-желтыми извилинами горных хребтов:
– Вот наш край.
Где-то на карте скрывались названия, уже связанные с вещами и людьми. Хабаровск, Оха, Биробиджан, Посьет, Ногаево… Эти точки терялись в необъятности края.
Но Морозов охватывал его целиком – хозяйским и любовным движением руки:
– Громадина! Все основные страны Европы, вместе взятые, могли бы уместиться на его территории. Англия, Франция, Германия, Испания, Италия, Польша… Япония уляжется восемь раз, Германия шесть раз… Вот его морская граница – восемнадцать тысяч километров. Ледовитый океан, Тихий океан… Тихий! – Он засмеялся и провел рукой по нежно-голубой плоскости океана: – Он горюч, этот океан! Он может вспыхнуть, как нефть! – и без всякого перехода спросил в упор: – Вы что-нибудь знаете о крае?
– Мало, – за всех ответил Круглов.
– Надо знать, – резко сказал Морозов и прошелся по кабинету, устало прикрывая глаза. Но когда он поднял веки, его глаза совсем молодо блестели. Он протянул руку к ромбообразному коричнево-желтому полуострову:
– Камчатка. Изумительное место. Я там был, но мечтаю побывать еще всерьез, подольше, поскитаться с ружьем. Камчатка – край неразведанных богатств и действующих вулканов. Ученые готовятся к подъему на самый большой вулкан – Ключевскую сопку, чтобы спуститься в кратер. Представляете себе? В кратер действующего вулкана! Об этом мог бы писать Жюль Верн.
Он восторженно улыбался. Улыбку вытеснила новая мысль.
– В школах задние парты называли Камчаткой. А Камчатка – это несметное богатство! У ее берегов плавают миллионы. Мы ловим рыбу, крабов, китов. Вот бы вам поглядеть на ловлю китов! Я видел. Это самая увлекательная из всех охот. Убитого кита надувают воздухом и тянут на буксире к китобойному судну, как баржу… Мы усеем берега Камчатки заводами… Пока основной транспорт – собаки. Есть места, куда на собаках добираются месяцами. Но мы построим там дороги, мы ее победим, Камчатку. Она еще вся – в будущем…
Он поднял руку выше:
– А вот наша Арктика… Чукотка, Колыма. Туда добираются только летом, пароходы идут с ледоколами, избегая подводных льдин. Там есть места, куда не ступала нога человека. Но там, где она ступала и несла с собою науку, – какое богатство! Колыма – это золото, золото, советский Клондайк. Мы развиваем там первоклассную золотую промышленность. И какое там золото! Герои Джека Лондона сошли бы с ума от золотой горячки.
Он лукаво улыбнулся:
– Романтика – хорошая вещь, правда? Я сам романтик. Но романтика большевиков соединяется с трезвым расчетом, с уменьем делать полезную работу. Вот это нам и нужно от вас, от молодежи. Ищите романтики – приключений хватит! – но и работайте, работайте как черти!
Бросив эту мысль мимоходом, он скользнул по карте к югу:
– Уссурийский край. Полутропическая флора и фауна. Тигры, изюбры. Таинственный корень женьшень – восточное лечебное средство. Мы широко добываем его и продаем за границу. И оленьи панты – тоже восточное лечебное средство. Теперь и панты у нас – целая промышленность, большие стада, культурная добыча, экспорт. Вы читали Арсеньева? Если бы Арсеньев пошел сейчас по старым маршрутам, он сбился бы с пути, потому что все изменилось.
