Музейный артефакт - [20]

Но он все время вспоминал их, когда, раскинувшись на своей лежанке и заложив руки за голову, лежал без сна, рассматривая невидимый во мраке низкий потолок, все трещины и разводы которого были ему известны. Совсем рядом, за открытой дверью, ждала его молодая женщина, и препятствием на пути к ней был только он сам…

Ну, почему, почему он столь несчастлив, почему не может предаваться самым элементарным радостям жизни?! Из-за глупого детского любопытства попал в рабство, был, как ягненок, подарен старому растлителю и стал его жертвой, испытав всю меру унижения, боли и страдания. Сейчас, когда он обрел свободу и дело, которому готов посвятить всего себя, он по-прежнему несчастен в личной жизни, одинок, унижен и раним, как и раньше.

Тихий стон сорвался с его губ. Он задыхался. И хотя под холстиной, покрывавшей его тело, он был наг, ему хотелось сорвать с себя что-то такое, что давило ему грудь, мешало дышать. Машинально он схватился за перстень, повернул его на пальце, погладил и в исступлении прошептал одними губами:

– Помоги мне, великий хозяин! Сними с меня это проклятье раба и верни мужское естество! Я буду верно служить тебе и дальше!

И в тот же миг крошечная комнатка наполнилась призрачным красноватым светом, ее стены потеряли незыблемость, заколебались и будто раздвинулись – в стороны, вверх и вниз, образуя огромный зал без дна, с полусферическим куполом. А тело его стало словно невесомым, и он уже не мог понять: сон это или явь? Где он находится: по-прежнему лежит ли на своем топчане или парит в этом почти осязаемом зловещем мареве? Которое вдруг стало сгущаться в одном месте, кружиться, разбрасывая искры, уплотняться и, наконец, превратилось в овальный кокон – такой, из которого вылупляются бабочки, только увеличенный в тысячи раз.

Кокон лопнул, его оболочки скользнули вниз, в бушующие желто-красные сполохи невидимого пламени, а перед Кфиром предстало жуткое существо, размером с человека. Оно было похоже на огромную зеленую саранчу с закрученным хвостом, как у обезьян, которых юноша видел в римских зверинцах. Вытянутая морда «саранчи» венчалась длинными, слегка изогнутыми черными рогами, у нее имелась седая козлиная бородка, тонкие, далеко расходящиеся в стороны и загнутые кверху зеленые усы, напоминающие усики винограда… Тысячекратно увеличенное насекомое таращило на Кфира страшные фасеточные глаза, но у него были звериные лапы с огромными острыми когтями…

Раздался странный звук – словно удар в огромный египетский гонг эхом донесся из нубийской пустыни прямо в уши Кфира. Чудовищная помесь насекомого и зверя будто зевнула, оскалив огромную пасть и показывая волчьи клыки. Но странное дело, Кфир смотрел на незваного гостя без тени страха и смятения.

«Кто это? – только и подумал юноша. – Во спасение он явился или на погибель»?

– Как знать, как знать, – услышал он голос незваного гостя, звучащий, как туго натянутая басовая струна. При этом тонкие кожистые губы не разомкнулись и даже не дрогнули. – А кто я – тебе и подавно не постичь. У меня много имен и столько же обличий!

– А зачем ты явился?

– Ты звал на помощь. Я здесь, чтобы спросить: знаешь ли ты ее цену?

Фасеточные глаза излучали испепеляющий пламень, и в то же время были холодны, как иней на зимней слюде окна. Они пронзали Кфира насквозь, читая его израненную душу, как раскрытую книгу.

– Какова же цена? – спросил Кфир, и рот его был так же плотно сжат. – У меня есть деньги…

Страшный гость усмехнулся.

– Нет ничего дешевле того, что можно купить за деньги!

– Тогда что? Душа?..

Усмешка повторилась.

– Ты уже отдал мне свою душу. Тогда, ночью, год назад, когда тебя хотели убить… Разве не так?

Облик пришельца менялся: он то становился покрытым шерстью зверем, то возвращался к виду огромного кузнечика с тонкими лапами насекомого, которые тут же превращались в мощные лапы опасного хищника.

– Так, – понурился Кфир.

Получалось, что ему нечем было расплатиться за свою просьбу.

– Но, может, когда я научусь заклинаниям, я смогу отблагодарить тебя?

Пришелец запрокинул голову и расхохотался – как будто горный обвал прогрохотал рядом и эхом отразился от сферического потолка.

– Тебе не нужно учить заклинания. Они лишь средство для достижения цели. А у тебя на пальце – сама цель. Пеший путник идет в Кейсарию четыре дня, но зачем такой переход тому, у кого есть конь?

Кфир рассматривал перстень. Лев смеялся, камень уже не был черным: он пылал красным огнем, как и все вокруг.

– Только зачем обещать коня тому, у кого целые конюшни? – продолжил незнакомец. – И может ли отблагодарить нищий богача, который щедро подал ему милостыню?

– Что же я должен сделать, чтобы ты избавил меня от беды? – вопросил вконец запутавшийся Кфир.

– Беды не исчезают бесследно. Они равномерно распределены в мире и перемешаны с радостями. Если убрать что-то из одного места, оно должно появиться в другом… Кому передать твою беду?

Тонкие черные губы нечистого еле заметно растянулись в улыбке.

– Все равно, только избавь меня от этого проклятья…

– О нет! Я избавлю тебя от твоей беды, а уж снимать проклятья – не мое дело… Совсем не мое!