Музейный артефакт - [16]

Он погладил пальцем по голове сначала чучело ворона, а потом совы.

– А Ерозу мне вообще не удалось разбудить, – морщинистый, с увеличенными суставами палец толкнул летучую мышь, и она просто качнулась из стороны в сторону, вместо того чтобы носиться по кругу, насколько позволяет веревка. – Да они и не просились ко мне в ученики…

– Так ведь рано, Учитель. Солнце лишь взошло. Я думал, что вы еще пребываете во сне, – оправдывался Кфир, хотя он тоже не просился в ученики к этому желчному старикашке.

– Ты трижды соврал. Во-первых, уже не рано, а поздно, во-вторых, солнце взошло давным-давно, а в-третьих, тебе, как и всем в Ершалаиме, известно, что Мар-Самуил встает вместе с солнцем…

– Но не тогда, когда вы всю ночь летаете…

– И снова ты соврал. Ты знаешь, что я не собирался никуда лететь!

Ученик решил отмолчаться, и это было правильно, так как старик никогда с ним не соглашался, и его было невозможно переубедить или переспорить.

– Я тобой не доволен, – продолжил Учитель. – Ты не освоил предсказания, не изучаешь рецепты магических снадобий, нарушаешь правила врачевания, часто поступаешь не так, как я того требую, преступая основополагающие правила…

Кфир вначале покаянно повесил голову, но при последних словах удивился, его брови поползли вверх.

Уверенность в себе, которую он испытал, когда сидел за спиной могучего черного всадника, растаяла вместе с той незабываемой ночью. И все же, он уже не был рабом.

– Я всегда старался быть покорным, просто к превращениям и оживлениям душа не лежит… Но я полностью отдаюсь врачеванию, так в чем мое ослушничество, Учитель?

– Не я ли говорил тебе, что знания в этой стране передаются от учителя к ученику устно? – Мар-Самуил щелкнул желтоватым ногтем по брюшку Ерозы, и она наконец взмахнула перепончатыми крыльями и, суматошно пища, полетела по кругу. – Не я ли запрещал что-либо записывать?

– Вы, Учитель, – проговорил ученик. – Но я делаю это исключительно для себя, чтобы можно было перечитать и лучше запомнить.

– Запоминать надо сразу. А теперь ответь, почему в Иудее нельзя ничего записывать?

Мар-Самуил взял сломанную римскую стрелу с характерным наконечником и двухцветным оперением и принялся внимательно ее рассматривать. Передняя часть стрелы была испачкана кровью.

– Потому что в этой стране все, что записывается, приобретает силу закона.

– Ну, и что дальше?

– А коли так, то и ошибочные выводы, непроверенные предположения становятся догмами. А догмы вредят развитию врачевания. Лекари Иудеи передают свои знания только устно.

Старик недовольно хмыкнул, пальцем остановил Ерозу и снова погрузил ее в сон. И только теперь повернулся лицом к ученику.

– Меня больше волнует другое: написанное становится доказательством вины в колдовстве! Одной записи достаточно для того, чтобы нас приговорили к побиванию камнями!

Кфир склонил голову.

– Я все понял, Учитель. И больше не стану записывать.

Настроение у хозяина улучшалось. Но полностью досада еще не прошла.

– Говорил ли я тебе, что сон сродни смерти?

– Говорили, Учитель.

– Так зачем же ты укорачиваешь свою жизнь?

– Я постараюсь вставать раньше, – пообещал Кфир.

Он знал, что сейчас начнется каждодневный экзамен, и не ошибся. Мар-Самуил подошел к медицинским инструментам и аккуратно, пожалуй, даже нежно, положил на них свою высохшую руку, обтянутую морщинистой пергаментной кожей.

– Что за нож сей, каково его предназначение?

Кфир еле заметно улыбнулся:

– Трепан это. А предназначен для вскрытия черепной коробки.

Вопрос был легкий, ученик понимал, что старик начнет перебирать весь свой инструментарий, хотя прекрасно понимал, что Кфир все это знает. Поэтому он решил сам задать вопрос, который его давно интересовал:

– Учитель, а вы когда-нибудь вскрывали череп? Что там?

Мар-Самуил нахмурился:

– Ты опять меня перебиваешь! – но, помолчав, заговорил: – Да, вскрывал. Вот именно этим ножом, лет десять назад. У торговца Вандербара страшно болела голова, травы, заклинания, молитвы не помогали. Он сам дал согласие на трепанацию. Я вскрыл ему темя в двух местах…

– И что там было?

– А что там было! У Вандербара там было то же самое, что и у всех нас. Мозг. Я же говорил тебе о нем.

– О да, о да! Но какой он, этот мозг?

– Серый, в извилинах…

– Учитель, вам удалось вылечить Вандербара?

Старик вновь отвернулся от своего ученика и произнес:

– Да.

– Значит, боль у него прошла?

После короткой паузы последовал ответ:

– Не знаю.

– Почему?

– Потому что сразу после операции он умер!.. Мне понятна твоя хитрость, ты этими вопросами хочешь отвлечь меня от утреннего экзамена! А это что за нож?

– Нож для обрезания и кесарева сечения после смерти матери во спасение плода.

– Это?..

– Ланцет для кровопускания.

– А это что такое?

– Пила для ампутаций.

Старик не хотел показать, что доволен своим учеником, но Кфир понимал его состояние. Они стояли друг против друга и молчали. И вдруг Мар-Самуил произнес:

– Покажи мне его!

– Кого? – искренне удивился ученик.

– Перстень.

Сердце Кфира екнуло.

– Какой перстень? Я не знаю никакого перстня, – произнес он, рассматривая потрескавшиеся доски пола.

– Ты не умеешь врать, Кфир. Это плохо для лекаря и предсказателя. Если ты знаешь, что человек вот-вот умрет, говори, что он скоро поправится, да так, чтоб несчастный тебе поверил… Когда тебя привез тот, чье имя лучше не произносить всуе, на твоей руке был перстень. А потом ты его не надевал. И мне все стало ясно!