Музей воды. Венецианский дневник эпохи Твиттера - [16]

Катастрофа неотвратима, поэтому городской совет совместно с Всемирным фондом друзей Венеции решаются на эффектное и парадоксальное решение – перенести город на безопасное расстояние от места будущей трагедии.

– То есть?

– То есть построить точную копию Тишайшей на материковой части и уже туда перенести все, что имеет хотя бы малейшую ценность. Заново построить систему каналов и улиц, площадей с церквями и ренессансными колодцами, просто сделать это на новом месте.

– Тем более что Венеции не привыкать переезжать с места на место, ведь первые жители ее основали город не там, где он теперь стоит, но на Торчелло, откуда их согнала лихорадка. Ты же наверняка знаешь эту многократно описанную историю…

(Почему он мне тыкает?)

…про то, как венеты, Гомер называл их enetoi, поскольку в греческом не существовало звука «v», взяли руки в ноги, разобрав свои храмы и дома, чтобы перевезти их район нынешнего Риальто, ну и поставили город на совершенно новом месте. По камушку, по кирпичику перевезли улицы и даже мостовые сюда, где мы теперь уже их видим. Точнее, не их, но то, что от них осталось.

62

– Вот-вот, – насытившись, гость наконец решает вставить ожидаемое участие, – но как же быть тогда с великой живописью и не менее великой архитектурой?

– Аутентичность Венеции – миф, еще одна легенда, которую всячески поддерживают, поскольку именно она привлекает в город миллионы туристов и которую давным-давно нарушили солдаты наполеоновской армии. Именно они вывезли из Венеции почти всю живопись, сняли с насиженных мест картины и скульптуры, позже, правда, возвращенные (хотя много и рассеялось тогда по Европе). Оказалось, что город может легко обойтись без своих художественных святынь, понимаешь?

– Не очень.

– А как часто ты ремонтируешь свой дом?

– Не понял.

– Как часто ветшают постройки, в которых мы живем и мимо которых ходим? Не задумывался?

– Нет.

– Тогда ты тем более не думал о том, насколько местный климат губителен для стен и красок, постоянно мокнущих и покрывающихся плесенью да подтеками. Для того чтобы поддерживать Венецию в надлежащем виде, ее следует постоянно править. Я уж не говорю о комфорте, требующем новых водопроводов и телефонных кабелей, проникнувших в начинку каждого венецианского жилища. В твоем гостиничном номере есть горячая вода?

(Кивнул.)

Так, может быть, ты думаешь, что она, как и вай-фай, были тут изначально?

– К чему ты клонишь?

(Тоже решился пойти на ты.)

– К тому, что строительные леса стали неотъемлемой чертой города. Ползучий, неостановимый, неостанавливаемый ремонт давным-давно съел оригиналы, заменив их муляжами, неотличимыми от оригиналов. Я даже не уверен, что на материк переносить следует именно их, а не отстроить на новом месте копии домов из более прочных и современных материалов.

– Но все же, как же быть с живописью?

– Так именно она и должна придать новому населенному пункту, «Венеции плюс», статус культурного и исторического места. Именно она. Ведь Венеция – не Флоренция, покрытая фресками, как татуировками, с головы до пят. И даже не Сиена: венецианский ренессанс пришелся на более поздний период, когда пришли более современные технологии и – с помощью северных художников – появилась масляная живопись. Собственно, все достижения великой венецианской школы связаны с этими изобретениями, поскольку во влажном климате фрески долго не живут.

Тут Футляр помолчал какое-то время, точно обдумывая сюжетные повороты своей книги.

Подумав, добавил, как бы поставив точку:

– Точно не живут.

63

– А роман-то, собственно говоря, про что?

– Сюжет совершенно неважен, он же только повод для того, чтобы построить облако в голове другого человека, а затем постепенно делать его все более и более плотным. Поди скажи, о чем облако?

Тупиковая реплика. После нее продолжения быть не может. Каждый остается при своем. Каждый сидит и слушает воздух вокруг. То, как он переливается и как в него вплетаются заоконные звуки – шум волн, шелест песка на берегу, чаинки чаек, призывающих солнце. День, разъедаемый осенней прохладой, и это, кстати, тоже отчетливо слышно. Но кухонное молчание тягостно. Хозяин непроницаем, а Алистер никак не может понять, как же вести себя здесь, на голом острове, в компании странного Футляра, который встретил его как родного.

Вдруг он действительно маньяк и в подвалах его – всевозможные пыточные, а также алтарь с фотографиями каких-нибудь монстров? С одной стороны, ситуация действительно необычная (кино какое-то), но с другой – может, оно так и надо себя вести в этой самой Венеции, где любое, даже самое обыденное действие почти на автомате обрастает тенями долгих, объемных ассоциаций?

Посмотреть бы на себя со стороны, чтобы понять, насколько все происходящее (не)типично. Или? Тем более что дальше обязательно должно последовать действие, приводящее к развязке. И будь автор немножечко Дюрренматтом или хотя бы Максом Фришем, можно было бы ввернуть сюжетный разворот на 180 градусов. Сделав Человека в футляре и Алистера, скажем, родственниками или одним и тем же лицом, привидевшимся с будуна в расколотом зеркале.

Или превратить все, что нагородилось, в сон, как это принято у не слишком опытных новеллистов, не способных совладать с нарративной машинерией?