Музей Родена Париж - [6]
Эта работа интересна своей трактовкой. Роден говорил, что не стоит повторять традиционные образы, нужно их продолжать, оживлять во времени. Здесь мастер уделяет внимание нескольким аспектам. Во-первых, он увлеченно создает фигуру со сложным распределением тяжести, тем самым обыгрывая такие особенности Ириды, как легкость и умение летать. Она, богиня радуги и дождя, — посланница богов. Во-вторых, Роден ваяет статую на мотив классического искусства — развивает тему античных обломков, по которым европейцы, и он в том числе, узнавали эту культуру. Конечно, как свойственно мастеру, образ наделен чувственностью, граничащей с эротикой.
Человеческое тело было для Родена не только зеркалом души (о чем он неоднократно говорил), но и источником величайшей красоты духа. Маэстро приводил стихотворение своего кумира Виктора Гюго:
Мастера занимало «странное томление души, заключенное в телесную оболочку». В каждой статуе присутствует «устремленность духа к мечте вопреки тяжеловесной и вялой плоти». Даже в работе, посвященной смерти, видны легкость и порыв. При этом фигуры образуют монолитное единство с кажется грозной в своей инертности бронзовой массой — постаментом. В данном контрасте — горизонтальном плато и динамики объятий — и заключено обаяние небольшой скульптурной группы. Зритель будто слышит плач отчаяния. Недаром маэстро постоянно говорил, что его целью всегда было вдохнуть чувство, эмоцию, энергию жизни в изваяния.
Для создания представленной композиции Роден использовал древнегреческий миф об Адонисе. Этот прекрасный юноша был убит вепрем, его смерть оплакивала сама Афродита, богиня любви. Мастер по-своему использует образы героев. Они не изображения богов, а олицетворение Красоты, Юности, Страсти. Все в персонажах: облик, движения, эмоции — выражает идеалы чувственности. Как всегда, позы очень естественны и гармоничны. Согласно одной из легенд, по воле Афродиты умерший Адонис превратился в цветок аменон.
Этот слепок торса назван в честь одного из лучших друзей маэстро. Роден познакомился с Матиасом Морхардтом в 1888, и с тех пор молодой швейцарский критик стал самым страстным почитателем и защитником таланта ваятеля. Скорее всего, данная работа была преподнесена в качестве дара Морхардту после успеха с эскизом памятника О. де Бальзаку. Поза и пропорции торса, который намеренно сделан как обломок древней статуи, наследуют принципы античной скульптуры. Вероятно, мастеру позировала профессиональная спортсменка или танцовщица.
Манера Родена в этой работе узнаваема. Несмотря на такую трагическую тему, как библейская притча о блудном сыне, мастер выбирает эпизод просветления героя, момент его возвращения. Жесты и движение наполнены пафосом. Для скульптора важен именно триумф человеческого сознания. Ему удается создать произведение, в котором твердая постановка персонажа на землю, символически означающая укорененность в традициях, гармонично слита с особым ощущением полета его души, легкостью и эмоциональной достоверностью настроения.
Данная скульптура создана по мотивам культа Исиды — древнеегипетской богини женственности. Лучше всего его мистическую и эротическую сторону отражает гимн богине, найденный археологами в одной старинной египетской библиотеке (III–I века до н. э.):
Нотки эротики, которые очевидны в статуе, отвечают архаическим представлениям о предназначении женщины.
Огюст Роден. «Граждане Кале»
Роден считал памятник «Граждане Кале» (1884–1886), заказанный мастеру городом в честь жителей, которые ценой собственной жизни спасли его от разрушения английскими властями в 1346, одним из своих лучших. Он стал новацией для того времени.
Не выдержав осады, шесть наиболее знатных граждан почти раздетыми вышли навстречу неприятелю и сдали ключи от Кале, они были казнены. Роден не просто использовал типичные аллегории Мужества, Отваги и Победы, а создал выразительные портреты. Смысл памятника и события, которому он посвящен, запечатлен в лицах, мимике и движениях. Произведению надлежало вызывать сочувствие всех зрителей. Чтобы проникнуться поступком граждан города, не нужно было знать принятые в те годы во Франции аллегории, стоило просто всмотреться в персонажей, прочитать их эмоции. Это смелый шаг ваятеля навстречу публике. Отныне искусство монументальной скульптуры будто отрекалось от сословных иерархий.
