Музей обстоятельств (сборник) - [8]

Власти можно понять, особенно после того, как появился другой Чкалов, совсем рядом, у входа в метро – бронзовый, «настоящий», победивший в конкурсе, согласно утвержденному Положению и торжественно открытый в присутствии официальных лиц. В виду того этот сугубо недопустим. Два Чкаловых – это абсурд! Но что делать, если к изящному творению скульптора Чаркина выходящие из метро так же относятся, как к предвыборной листовке, – то есть никак, есть он или нет его, а бетонного с крюком, торчащим из головы, почитают «своим» и по-своему любят.

Когда я заметил грузчику, обслуживающему пивные ларьки, что «скоро, наверное, уберут», он ответил: «Пусть только попробуют! Тут такое начнется…» И рассказал мне, как бабульки уже однажды отстояли Чкалова, когда «за ним приходили».

Курсанты Академии им. Можайского (кто ж как не они?) надели летные очки на бетонного Чкалова. Голова большая, очки едва прикрыли переносицу – чтобы удержать на носу, пришлось воспользоваться проволокой. Представляю, один встает на плечи другому – иначе не достать. Это тоже, своего рода, признание. Не глум. «Уважуха» того же порядка, что и фуражка на голове «екатерининского» Суворова от благодарных суворовцев в белую выпускную ночь или тельняшка на бронзовом Крузенштерне от курсантов Фрунзенки.

А вот чтобы такого внимания был удостоен тот, официально-правильный, бронзовый, у метро, – можно ли это представить?

Чкалов-на-трубе – поистине гений места. Пьющих и бездомных тянет к нему. Ничейная собака подойдет и уляжется рядом. Вечерами у трубы-постамента разыгрываются невероятные представления. Мало того, он еще и страж. Если бы не он, кто знает, какого рода уплотнительная застройка коснулась бы этого уголка?

Покажется невероятным, но первый же прохожий (гулял по Пионерской с собачкой), у которого я спросил, знает ли он что-нибудь о происхождении памятника, рассказал, что был сам моделью у скульптора. «Играем пацанами на площадке, он выйдет к нам: слушай, друг, помоги мне, попозируй немного, – ну, я постою в мастерской, он с меня пионера слепит (все пионеров лепил), потом конфет даст…»

Академия им. Можайского, это рядом. Старейший сотрудник Академии полковник в отставке Тимон Николаевич Федоров (отец писателя) называет по памяти имена заслуженных деятелей науки и техники, чьи бюсты он видел сам. Скульптора здесь почитали, как друга, он даже был оформлен кем-то вроде электрика. Во дворе Академии стоит его «Родина-мать».

А перед отъездом в Азербайджан он изготовил скульптуру Гейдара Алиева и послал ее самому. Наверное, получилось, потому что, говорят, многим показывал.

В Интернете (на русском, конечно) я о нем не нашел ничего, кроме упоминания о его гибели. Нелепая смерть. Настолько нелепая, что сумела – в силу трагичной курьезности – попасть в раздел происшествий.

Собственно, я ничего не знаю о нем – как о человеке. И ничего о нем лично сказать не хочу. Так что это получается не о нем, не о конкретном художнике, а о художнике вообще. Притча такая. Жил-был. Ваял пионеров, ученых, героев труда, деятелей социалистического государства, героев Советского Союза. Не стало Союза, да и сам скульптор состарился. Море, небо, язык детства. Сны о далеком северном городе. Семьдесят два года, а рядом живет – протри глаза – юная соседка-красавица. Вот тебе и идеал красоты. И к чему ты стремился, чего достиг ты, художник? Замысел был ярок, как никогда, и мысленный образ был совершенен. Он рассказал о задуманном. Тут его и убили.

Или посмотреть в другом ракурсе.

В июле 99-го вышел номер «Плейбоя» с откровенными фотографиями Лены и Жени, внучатых племянниц Валерия Чкалова, а в июне 2002-го автор Чкалова-на-трубе был убит в родном Азербайджане благочестивым соседом. За что? За невинную просьбу разрешить его дочке-красавице позировать обнаженной.

Все, кому я говорил об этой невероятной гибели, отвечали одинаково: Восток.

Этак можно, в самом деле, решить, что мы живем на Западе.

При чем здесь Лена и Женя? Не знаю. Наверное, ни при чем.

Гоголь незримый

Вообще-то здесь уже был один памятник – великому князю Николаю Николаевичу. Конную фигуру установили перед первой мировой, а снесли сразу после революции. Пять лет – это для монумента как один миг.

А вот для закладного камня, обещающего воздвижение памятника в скором времени, пятьдесят лет – это уже целая вечность.

Именно столько простоял здесь, в скверике на Манежной площади, неприметный гранитный знак, по форме похожий на те, что устанавливают на могилах. Надпись гласила:

«Здесь будет сооружен

ПАМЯТНИК

великому русскому писателю

Николаю Васильевичу

ГОГОЛЮ

1852 – 1952»

И ниже сообщалось:

«Заложен 4 марта 1952».

Четвертого марта ста годами раньше Гоголь, как известно, скончался. А через год и один день после закладки памятника умер Сталин. Поживи Сталин подольше, был бы здесь бронзовый Гоголь, потому что при Сталине неопределенностей и недосказанностей не любили. Закладывали памятник, как следует из источников, очень торжественно, с речами и украинским хороводом, демонстрируя недвусмысленную серьезность намерений. Но Сталин, которого в обязательном порядке цитировали на митинге, умер, началась другая эпоха, и о закладном камне забыли. А он продолжал быть.