Музей обстоятельств (сборник) - [7]

Вот и листы бумаги, случайно ли они сползают с колена? Еще мгновение – и действительно соскользнут!.. Правая рука – в безвольной расслабленности – даже не пытается их удержать. Ну-ка, ну-ка… Что с левой рукой? – локоть лежит на спинке кресла, другой опоры нет у руки, долго ли можно ее держать в таком положении? Да ведь тяжелая рука Грибоедова просто съезжает со спинки кресла, соскальзывает!.. Через секунду она упадет!.. И он потеряет равновесие!.. И, завалившись на сторону, рухнет вниз с шестигранного пьедестала, выполненного по рисунку архитектора В. И. Яковлева. И вся история.

Но это будет через секунду-другую, то есть никогда не будет, потому что тем роковым мгновениям должным образом предшествует одно, остановленное навечно мгновение – бесконечная секунда перед глубоким обмороком, в который вот-вот упадет (и не упадет) Грибоедов.

Так вот в чем дело! Вот откуда выражение отрешенности на лице – это отрешенность человека в предобморочном состоянии! Боли он уже не чувствует (в голеностопном суставе), он еще находит силы сидеть, но уже поплыл, поплыл, теряет сознание.

Допекли. Достали. Перед глазами темно. А так хотелось досочинить монолог Фамусова… Вот тебе вместо Фамусова: «КРЕДИТ до 1500000 US…» – «…5 % скидка…» – «…твой идеальный стиль…»

«Забудь геморрой!» – с указанием адреса клиники.

И не будет пытке конца.

Чкалов-на-трубе

Несколько лет назад внучатые племянницы Чкалова сфотографировались для журнала «Плейбой». Об этом я вспомнил, узнав из Сети о криминальной драме, оборвавшей жизнь одного пожилого скульптора, азербайджанца, когда-то работавшего в Ленинграде.

Окна его мастерской выходили на школьную спортплощадку, благополучно исчезнувшую в конце перестройки; с тех пор это место (угол Чкаловского проспекта и Пионерской улицы) знаменито гнездом пивных ларьков-павильонов. Сейчас тут сравнительно респектабельно: прошли времена, когда коробки ларьков иного фасона укреплялись решетками против ночных громил, а паленую водку можно было купить не только в бутылке, но и в пластиковом стаканчике с подогнанной крышечкой, бережно упакованную на манер сметаны. Лично я пивал тут, главным образом, пиво – это когда случай сводил меня с детским писателем Николаем Федоровым, жителем соседней улицы. Открыв по банке «Невского», мы, как здесь было принято, устраивались «у Чкалова», то есть рядом с весьма необычным художественным объектом, скрытым стеной ларьков от праздного внимания посторонних. Мы не были посторонними, памятник нас не стеснялся, был с ними прям, откровенен, был таким, каким он и был. Я любил рассматривать его. От Федорова я и узнал, кто его автор.

Представьте себе громоздкую бетонную голову, вознесенную на высокую металлическую, нижним концом врытую в землю трубу. Голова покрашена в коричневый цвет, а труба – белая. Краска на голове потрескалась и шелушится, а на трубе вроде бы держится – сколь бы тщательно ни процарапывали свои автографы любители их оставлять. Две таблички приделаны к трубе; на одной – «В. П. Чкалов», на другой – Звезда Героя и ордена.

Статус монумента отвечает ауре места: этот памятник – нелегал. Незаконный, несанкционированный памятник. Он был воздвигнут на рубеже восьмидесятых-девяностых, в эпоху великой неразберихи, без разрешения властей и каких бы то ни было согласований – исключительно по воле самого скульптора – Ягуба Алибабаевича Имранова, чья мастерская находилась в пятнадцати метрах отсюда (на огороженном пятачке перед окнами на пустырь и сейчас индевеют какие-то гипсовые фигуры, но это уже приватная территория другого ваятеля). Просто Имранов пригнал однажды МАЗ – с подъемным краном, Чкалова зацепили за крюк, торчащий из головы, а дальше дело техники. Охотников помочь с установкой трубы здесь было достаточно – старожилы этот день не забыли. Что касается крюка, он и сейчас торчит из бетонного темени, как напоминание о непростом техническом предприятии.

Останься Имранов жить в Петербурге, он бы, может, позаботился о том, чтобы этот крюк с головы срезали, но – Советский Союз развалился, бардак бардакович восторжествовал на всей территории когда-то великой державы, и отправился скульптор, всю жизнь воспевавший нравственную красоту советских людей, на свою историческую родину – в суверенный Азербайджан, оставив городу Ленина памятник Чкалову. Как завещание.

А может быть, как укор – безумной эпохе.

Если какой из питерских памятников и живет тайной жизнью, так вот в первую очередь – этот. Незаконно, без паспорта. Будучи нелегалом – без регистрации. Со всеми вытекающими отсюда последствиями, главное из которых – угроза сноса. Власти давно точат зуб на него, хотят ликвидировать, но что-то мешает. Врос! Врос в землю своей монументальной трубой!.. Сдвинь-ка такого…

Удивительный монумент. С точки зрения художественности, тут спорить не о чем. Но есть здесь что-то другое, может быть, более ценное. Интенция жеста. Посыл. – А вот так – и никаких разговоров!.. Воля быть, противостоять, состояться. Стоическим нонконформизмом веет от этой грубой и предельно откровенной работы, при том что в советские времена она б не воспринималась иначе, как сверхконъюнктурная. Сегодня же это зримый протест. Сегодня Чкалов-на-трубе – это вызов гламуру, официозу, и монтажный крюк на темени тут как нельзя к месту. Необходимость прятаться за ларьками и оставаться самим собой придает памятнику дополнительный драматизм, а для всех нас (что бы мы рядом ни пили) это еще и урок сохранять достоинство.