Мускат - [9]

Это было давно, это было сейчас. Эрнст Рейзер встал и, не закрывая приотворенную дверь, выплеснул на себя ведро воды. Было пять часов пополудни. Он зашелся в кашле, от которого все заклокотало в груди, и устало утерся полотенцем. Эрнст Рейзер был низкорослый и хилый человечек, худой, тощий как жердь, с морщинами, как на морде бладхаунда[4], и впалым животом. Но его внешний вид был всегда безупречен, он следил за тем, чтобы всегда подравнивать усы у одного и того же парикмахера, и никто не мог бы обвинить его в том, что он носит обувь на босу ногу. В Эрнсте Рейзере до сих пор ощущалась европейская закваска, хотя каких-либо национальных черт в его облике уже нельзя было различить, он выглядел скорее как человек прошедший через горнила различных культур. В молодости он, что называется, подавал надежды, это был одаренный юноша, в совершенстве владевший французским и английским, и к тому же по праву гордившийся тем, что по-немецки говорит на хорошем литературном языке, который можно слышать по телевизору. В те времена он принадлежал к высшим слоям общества, посещал светские приемы, покупал шелковые рубашки и шил себе костюмы на заказ. Эрнст Рейзер легко различал сорта вин, для этого ему достаточно было поболтать вино в рюмке, он умел, не задумываясь, сказать что-нибудь эдакое по поводу музыки или политики и так поухаживать за дамой, чтобы она почувствовала себя настоящей леди. Однажды он облетел вокруг света, за что ему на старте и финише подносили шампанское. А затем это внезапно оборвалось. И все из-за женщины.

Однажды, тридцать лет тому назад, он узрел у себя в Швейцарии ее смуглый лик, заполнивший собой целый праздничный зал. Он тотчас же устремился к ней навстречу. Он поднес ей бокал с каким-то игристым напитком и попробовал завести беседу в надежде, что они говорят на одном языке. Видя ее непонимающий взгляд, он моментально перешел на французский, и тогда им удалось разговориться. Но она поведала только, откуда приехала, а больше в общем-то ничего; оказалось, что это какая-то страна далеко-далеко на западе, царство знойного экваториального солнца, с кофейными плантациями, необитаемыми джунглями и маленькими райскими уголками на побережье. Заронив в его душу мимолетный образ этой страны, она удалилась и потом отклоняла все его приглашения. Потребовались недели и месяцы, заполненные подношениями орхидей, шоколадных сердечек, билетов в оперу и шикарных ресторанных обедов, прежде чем она наконец согласилась отдать ему руку и сердце. Простая свадебная церемония состоялась в парке при венесуэльском посольстве. И вскоре Эрнст Рейзер впервые ступил в своих чересчур тяжелых ботинках на землю южноамериканского континента и с изумлением узрел покосившиеся от ветра деревья на берегу в Майкетии, а за ними — глинобитные хижины, уступами взбиравшиеся по горным склонам.

Встреча с Каракасом стала для него потрясением. Он так и не мог свыкнуться с разгулом преступности и нищетой и ни разу не решился пройтись по улицам пешком после наступления темноты; куда бы то ни было он ездил в автомобиле и, заперев тот в подземном гараже, искал спасения в собственной комнате. Двое из его соседей погибли от пуль в течение первого года после его приезда, хотя дом, где он поселился, находился в весьма респектабельном районе. Первый год он работал в посольстве по соседству, но спустя некоторое время его должность сократили и ему пришлось искать другое место. Он показал себя негодным мужем, так как жена его не беременела, и ее родня с некоторым презрением поглядывала на неприспособленного европейца, видя, как в смысле заработка он скатывается все ниже и ниже. Под конец им пришлось переехать в район попроще, где Эрнст Рейзер начал шалеть от ночного шума и бесконечных причитаний жены. Так постепенно умерла любовь, как умирают безответные молитвы. В конце концов Эрнст Рейзер собрал свои антикварные чемоданы и уехал на никому не ведомый маленький остров. Вынужденный не по своей воле доживать век в захудалой гостинице, из окон которой открывался вид на прекраснейшие в мире закаты, он занялся тем, что стал культивировать свою бороду и способности к сарказму.

Все вечера Клара Йоргенсен проводила в ожидании капитана. Под ласковый плеск волн, набегающих на берег, она попивала лимонад из бокала с двумя соломинками, уткнувшись в убористые строчки печатных страниц. Она выкуривала голубую сигарету «бельмонт», набитую местным сортом венсуэльского табака, выращиваемого у подножия гор, но никогда не больше одной, и всегда оставалась в одиночестве. Казалось, ничто вокруг ее не интересовало: пустующие столики, скатерти с въевшимися пятнами, черные внутри пепельницы и треснутые пластиковые стулья. Даже хваленый закат не привлекал ее внимания. Она с головой погружалась в мир, заключенный в книжный переплет. Ни бармен Умберто, ни официантка Бьянка Лизарди не заговаривали с ней, когда она сидела уткнувшись в книгу, потому что у них было такое ощущение, что она хочет превратиться в невидимку. Но все равно Клара Йоргенсен давно уже стала частью вечернего ритуала, который разворачивался на пляже. В дверном проеме появлялся Эрнст Рейзер с пятнами пота на груди, бормоча проклятия на трех языках. Будучи управляющим этого заведения, он считал себя вправе жаловаться на отсутствие клиентов, невзирая на то что оставалось немного времени до того часа, когда в ночном мраке положено бродить призракам.