Муравечество - [175]

— О нет. Почему?

— Актер, который тебя играет, плачет от радости при виде наглой коммерциализации твоего искусства, твоей посмертной популярности и того, что теперь твои картины стоят сотни миллионов долларов.

— Если честно, я не против иметь сотню миллионов долларов.

— Иисусе, каким же ты стал корыстолюбивым засранцем, — говорю я.

— Я? — оборачивается ко мне Иисус с обиженным видом.

Тем вечером за спором с Клоунессой Лори о возможности путешествия во времени я, чтобы доказать свою мысль, сплагиатил статью Станислава Лема об «Оружейных лавках империи Ишер» Альфреда ван Вогта в конспект, записанный на руке.

— Клоунесса Лори, — начинаю я, — космос существует в кредит! Это как бы закладная, вексель, который материально и энергетически неотвратимо должен быть оплачен, потому что жизнь космоса на сто процентов и материально, и энергетически оплачивается по кредиту. Так что же делать? Воспользовавшись помощью знакомых физиков, космолог строит огромную «хронопушку», которая выстреливает одним-единственным электроном «против шерсти» потока времени. Этот электрон, превратившись в результате движения «против шерсти» времени в позитрон, будет мчаться сквозь время и на протяжении этого долгого путешествия накапливать все больше и больше энергии; наконец, там, где он «выскочит» из космоса, то есть в точке, где космоса, собственно, еще и не было, вся сосредоточенная в нем чудовищная энергия высвободится во вселенском взрыве, из которого и родится космос! Таким образом, долг будет оплачен, а благодаря максимальному из всех возможных «причинно-следственному кольцу» космос утвердится в праве на существование, и человек окажется фактически творцом этой Вселенной![161]

— Ты изменился, — говорит Клоунесса Лори.

— Отнюдь нет, — говорю я.

— Ты раньше не знал, кто такой Альфред ван Вогг, не говоря уже о Станиславе Леме. Я больше тебя не узнаю.

— Не знал? Я что, был дебилом?

— И откуда у тебя переключатель на шее? Я же не могу притворяться, что его нет. Не могу, Б.

— Да это ерунда, — пытаюсь отбиться я.

— Где тот Б., который на дух не переносил авторов спекулятивной фантастики за исключением Маргарет Этвуд и еврейского триумвирата: Азимова, Эллисона и Тидхара?

— Серьезно? — говорю я. — Тидхара? Господи боже.

— Да, — кричит она. — Тидхара! Ты обожал Тидхара!

— Тот Б. мертв, — провозглашаю я. — Да здравствует Б.!

Клоунесса Лори качает головой, уставившись в кухонный стол, потом уходит в спальню собирать вещи. Я пытаюсь ее остановить, но не могу. Я не могу быть человеком, который переносит Тидхара. И никогда не смогу стать этим человеком — ни для Клоунессы Лори, ни для кого.

* * *

В этой версии мира я обнаруживаю, что Барассини — известный сценический актер, тоже по имени Барассини. Ему принадлежит тот же офис, но теперь там хранится множество накладных частей тела. Ибо в этом мире он известен как «Второй человек с тысячью лиц», так как первый — актер Лон Чейни, которого в этом мире Барассини с успехом исполнил в бродвейской музыкальной версии фильма «Человек с тысячью лиц», где Джеймс Кэгни сыграл непоющую версию Лона Чейни. Все это Барассини объясняет во время экскурсии по складу. Здесь множество, множество лиц — наверное, тысяча. Но этот Барассини говорит, что не может мне помочь. Этот Барассини не гипнотизер, объясняет он. Впрочем, дает мне адрес в квартале от склада, человека по имени Гипно Боб. Говорит, Гипно Боб наверняка тот, кто мне нужен, и в этом мире говорит без осуждения. Потом просит держать его в курсе. По какой-то причине он очень заинтересован в моих воспоминаниях о Касторе Коллинзе в фильме Инго. Потом «по старой памяти» показывает мне ящик для носков, хотя в этом мире я там никогда не спал.

За чаем он услаждает мне слух одной из песен в своем мюзикле:

Я для вас человек тысячи лиц

И большой затейник.

Создал множество небылиц.

Ведь я актер Лон Чейни.

Да, был я азиат и был я еврей,

Лишь дайте мне грим и дайте мне клей,

И исполню я вас, ей-же-ей!

Ибо у меня может быть тысяча лиц,

Но важнее всех лишь только вы.

Должен сказать, очень жаль, что этого мюзикла не существовало в моем предыдущем мире. Изумительно. Текст написал Джадд Апатоу.

— Большой фанат, — говорит Гипно Боб — тип с ежиком и солдафонской внешностью.

— Спасибо. Я бы хотел отполировать свои воспоминания о фильме Инго.

— Но они же идеальны. Я читал книжку сорок раз. Сорок один, если считать следующий, который будет уже вот-вот.

— Да. Что ж, дополнительное исследование не повредит, друг мой. Я добавляю «друг мой», чтобы втереться в доверие. Похоже, моему двойнику это неплохо помогало.

— Отлично! — говорит он.

Помогло.

— Вас уже когда-нибудь гипнотизировали? — спрашивает он. — Некоторые люди не восприимчивы.

Я показываю переключатель.

— Ого, — говорит он с восхищением. — Кто ставил? Хорошая работа.

— Я сам. Купил набор.

— Что ж, впечатлен. Погодите.

И он переключает.

— Рассказывайте, что видите, — говорит он.

— Я с метеорологом. Он в отчаянии рвет на себе волосы, потому что не может смотреть в прошлое из-за крошечных прозрачных плавающих капель-демонов, как он называет их в своем внутреннем монологе, и не может смотреть в будущее, на грядущий пылающий конец мира. Но жизнь нужно чем-то заполнить. Он вспоминает девочку. Тот лучик света, ту, ради которой он закопал куклу. И ради которой, осознаёт он теперь, за свои последние десять лет зароет сотни вещей — все, что ей нужно, чтобы она их нашла, чтобы она ни в чем не нуждалась, чтобы она выросла, чувствуя любовь вселенной — вселенной, что, понимает теперь метеоролог, мертва, просто куб льда, неспособный ни о ком заботиться. Метеоролог будет следить за девочкой отсюда — заточенные в пещере глаза из прошлого, сосредоточенные лишь на ней. Мне вспоминаются так называемые Глаза Бога — две огромные дыры в виде очей в потолке болгарской пещеры Проходны. Те самые, что, как всем известно, заслужили достопамятную роль в фильме Людмила Стайкова «Време на насилие»