Муравечество - [125]

— Рассказывай.

К отчаянным и постаревшим Мадду и Моллою перед ночным камеди-клубом в Нью-Йорке под названием «Комик-Стрип» подходит курьер из «Вестерн Юнион» с телеграммой:

САДИТЕСЬ НА СЛЕДУЮЩИЙ АВТОБУС ТЧК МНЕ С БЕТТИ НУЖНЫ ДВА СЛУГИ И ТЧК ПРИСТУПАЙТЕ К СВОИМ ОБЯЗАННОСТЯМ НЕМЕДЛЕННО ТЧК ОПЛАТА УДОВЛЕТВОРИТЕЛЬНАЯ ТЧК ЛЕГКАЯ РАБОТА ПО ДОМУ ТЧК ВО ИМЯ ЛЮБВИ ЖДУ С НЕТЕРПЕНИЕМ КОГДА МЫ ПОЗНАКОМИМСЯ ПОБЛИЖЕ В ЭТОЙ СТРОЧКЕ ТОЛЬКО ТЧК

Идея песни: Почему я не могу быть влюбленным подростком?[115]

Ко мне идет очередной прохожий. Тоже слепой? Крупный и молодой, с такой прической, которые как будто придуманы, чтобы их обладатель казался тупым, созданы по какой-то непостижимой причине так, чтобы как можно выше поднять верхушку головы. Идет прямо на меня. Берет на слабо? Он не слепой, заключаю я, и не пешка какого-нибудь антисемита в Техасе. Он сам дергает за свои омерзительные ниточки. Кто сойдет с дороги? Не я, Голиаф. Я больше не из тактичных людей. К чему меня это привело? Нет, я выступлю против любого, кто на меня покусится, преданный до конца своей траектории. Ты же, бегемот с микроцефалией, строй рассеянный вид сколь тебе угодно. Но пришла пора пробудиться из своей притворной дремы, поскольку я не сверну. Я смотрю прямо перед собой, четко обозначая, что я тебя вижу, что решение принято. Но не буду смотреть в глаза. Я грузовик «Мак», поезд на путях. Это моя дорога. Тебе придется поискать свою. Коли же у тебя чешутся кулаки, то возможность их почесать тотчас представится. Потому что с меня хватит. В самый последний момент я отпрыгиваю с его дороги и падаю в очередной открытый тон-к. В меня стреляет вооруженный охранник. Я плыву под зловонной водой, пока не выбираюсь из зоны обстрела.

— Рассказывай.

Офис агента. Он приглашает молодых Мадда и Моллоя в «Браун» в Кэтскиллсе для продолжения гастролей. Говорит, их возвращения ждут с нетерпением, даже после провала «Жесткой посадочки».

Теперь я в забитом зале кэтскиллского курорта, толпа гудит от предвкушения. Свет притушен. Мадд и Моллой в спецовках выходят на сцену как под аплодисменты, так и под удивленный ропот:

— Это он?

— Который?

— Один из них.

— Он плохо выглядит.

— Который?

— Любой.

Начинается скетч.

Мадд: Поверить не могу, что нас заставили идти посреди ночи чинить протечку.

Моллой: Я тоже не могу поверить. И совсем не рад.

Мадд: Как и я.

Моллой: Ну, быстрее начнем, быстрее закончим.

Мадд: Вполне логично.

Моллой: Нам хотя бы проще потому, что мы однояйцевые близнецы и соглашаемся почти во всем.

Мадд: Даже соглашаемся, что соглашаемся почти во всем, а не во всем.

Оба смеются пронзительным, потусторонним смехом гиеновой собаки. Моллой смеется по-настоящему, Мадд ему подражает. Выглядит удручающе.

Мадд: Но я все равно не рад позднему вызову.

Переход, в кадре — публика со ртами нараспашку.

Меня выдергивает Барассини. На сегодня время кончилось.

— Почему ты такой грустный? — спрашивает Барассини. — Мы же справляемся.

— Не знаю, — говорю я.

Хочется добавить «папа», но я себя одергиваю. Как странно. Он даже не похож на моего отца, который, хоть и тоже был гипнотизером, но все же простым гипнотизером-любителем, гипнотизировал практически исключительно куриц с помощью меловых линий.

— Ну, выше голову. Все идет хорошо.

Сказать по правде, монументальность задачи стала тяжким бременем. Я не знаю, дотяну ли до конца.

Глава 47

Этим вечером меня пригласили выступить на собрании Сторонников ЛГБТК в подвале церкви имени Джадсона.

— Спасибо. Прошу прощения, если своим выступлением мог задеть чьи-то чувства, ведь я даже не желательный участник этого важного культурного разговора. Сейчас ваша очередь! Спасибо за внимание.

Кто-то кричит «Сядь уже!», и я сажусь. Это важное напоминание, я за него благодарен. И все же во мне засела депрессия, и хочется только спать. То, что во сне я к тому же сяду поговорить с Аббитой, надо признаться, делает эту версию сна куда привлекательнее.

И почти не замечая прохождения времени, я снова оказываюсь в своем спальном кресле. Опять в приемной Аббиты.

Она заглядывает и приглашает меня в кабинет.

— Твой чип для брейнио уже установлен, остается его только активировать.

— Когда это его установили? — спрашиваю я.

— Твой переключатель для гипноза — ранняя версия механизма брейнио, так что мы воспользуемся им.

— Стоп, переключатель Барассини…

— Работа Барассини — основа, на которой создан брейнио. Больше того, мы всегда говорим, что брейнио нельзя произнести без Барассини.

— В Барассини нет «е» и «о».

— Совершенно верно. Но лучшая анаграмма, которую мы смогли сделать из «Барассини», — это «Синий Баран», а с таким слоганом продажи не взлетят.

— Так, погоди, лечение Барассини — это просто брейнио? Он набивает мне голову сфабрикованной памятью?

— Что есть «сфабрикованной», как не анаграмма для «Оно факс в брайнио»?

— Я не понимаю, что это значит.

— Я не хочу, не могу, не стану и, что самое главное, не посмею судить Отца Брейнио, или Синего Барана, как его продолжают звать оригиналисты. Ближе к сути — я сама не знаю. Барассини был убит неизвестным преступником раньше, чем смог написать об этом периоде своей жизни.