Муляка - [5]

— Вот выпала ему доля жить, — сказал дядя Коля.

— А Шарик?

Шарик — уличный пёс небольшого размера и свирепого нрава, в первый же день внушил нам страх и ужас.

— А Шарика успели отвязать и забрать в дом.

В разговор включается Матвей:

— Бабушке среди ночи позвонили, сказали, что наводнение. Она сначала решила, что шутка, предупреждения же не было, потом вышла во двор, а там уже вода. Так она даже нас не разбудила, села в машину и угнала её на горку. Вовремя успела, потом вода резко на полтора метра поднялась. А мы бы так и спали. От шума проснулись. Правда, мы на втором этаже…

— А у тебя кто-нибудь из знакомых погиб?

— У моего друга родители утонули.

Дядя Коля долго выпытывает, где и в каких условиях мы живём, хорошо ли нас кормят, снабжают ли табаком, а после дарит мне на память портсигар с сигаретами. Я в восторге. Я давно мечтаю о портсигаре. Я хочу обнять дядю Колю, но стесняюсь.

— На Руси последнюю рубаху отдавали! — втолковывает он Матвею. — Всегда помогали людям! Вот и они помогают. Учись.

А мы понимали, что жизнь проста и незамысловата. Я просыпалась и видела, как ползёт муравей — и была счастлива, что он ползёт.

Люди

На четвёртый день мы должны были ехать в Нижнюю Баканку помогать казакам разбирать завалы. Надо сказать, именно казаки по ночам патрулировали самотоптанные улицы нашего палаточного городка. Правда, где они базировались и откуда приезжали в наш лагерь, я так и не поняла.

— Воля ваша, Дарья, — сказала Лотта, — а я чувствую, что мне надо сменить работу. Всё же тяжела она для моих глаз.

У Лотты сильная близорукость, и окулист запретил ей таскать тяжести.

— Вот сегодня день отработаем, — ответила я, — как-никак обещали — и надо сваливать в другой лагерь. Серёга меня удручает.

Серёга, действительно, постоянно топтался неподалёку и глядел ищущим взглядом, а я не знала, как и о чём с ним говорить, и начинала злиться. Кроме того, общий лагерь, изначально имевший два полюса, внезапно раскололся. Мы оказались в странном положении: палатка была выделена одним лагерем, а спальники — другим. И если про спальники все забыли, то из палатки нас однажды пытались выселить. Поэтому мы приняли волевое решение: официально перейти в отколовшийся лагерь (чтобы не очутиться под открытым небом), но в нашем прежнем лагере никому об этом не говорить (чтоб, не дай бог, не лишиться спальников). А работа везде найдётся.

Всё утро прождали машину.

— Поначалу, — сказал Серёга, — таксисты бесплатно возили волонтёров на объекты. Сейчас уже все подуспокоились, задарма не берут. Будем ждать, авось приедут за нами.

От регистрации меня тошнило сильнее, чем от муляки, поэтому в полдень мы всё ещё бездельничали.

Глядя на трассу Краснодар — Новороссийск, я спросила:

— Лотта, а вы были когда-нибудь в Новороссийске?

— Нет.

— А вашей сумасбродной Дарье пришла в голову идея…

Лотта согласилась, почти не колеблясь, Серёга посмотрел печально и отпустил нас без лишних слов. А машины в тот день так и не пришли. И Нижнюю Баканку я своими глазами не увидела.

На обратном пути мы купили домашнего вина и отправились на соседские посиделки к Тёме Щеглу. Красавец Тёма узнавался издалека по неизменной арафатке на шее, голому торсу и чёрным очкам. Именно он умудрился создать в полевых условиях чайный клуб. На газовой горелке кипятилась вода, заваривался пуэр с какими-то травами, каждому выдавалась чашечка или пластиковый стаканчик. Ради этого священнодейства Тёма даже отрывался от любимого «твиттера». Как правило, содержимое стаканчиков и чашечек быстро подменялось алкоголем со стороны гостей. Ещё приносилась гитара и звучала до самого утра.

Спать мы отправлялись зачастую уже на рассвете. А после восхода резко начиналась жара, будившая обитателей лагеря лучше любого будильника.

Завсегдатаями посиделок были медики: доктор Рома, почти виртуозно играющий на гитаре, доктор Юля — пухленькая очаровательная похабница и Ваня — хозяин гитары. В одной группе с ними мы ехали из Москвы. Сюда же приходили МЧСники, не оставлявшие надежды завести краткосрочный полевой роман, заглядывали на огонёк казаки.

— Он и на Оккупайабае умудрялся всех поить чаем, — сказала мне позже Настя Топор. — Никуда не страшно ехать, если там Тёма, потому что тебя уже наверняка ждут горячий чай и уют.

Хрупкая 18-летняя Настя получила своё прозвище из-за того, что с первых дней наравне с мужиками разбирала завалы и таскала трупы.

— Так МЧСники же не пускали туда, где могли быть трупы? Как же ты их таскала? — недоумеваю я.

— Как, как… Завал чистишь, а там «цветочек». Ну и вытаскиваешь.

О размерах «букета» Настя умалчивала.

Кроме прозвища, она была знаменита ещё тем, что участвовала во всех «Стратегиях-31», из-за чего неоднократно задерживалась милицией, а за время крымской эпопеи умудрилась потерять паспорт, телефон, компьютер и даже палатку. Правда, в конце концов, добрые люди отыскали ей всё, кроме телефона.

Ещё была Аида — утончённая городская модница, в числе первых приехавшая на это, тогда ещё пустынное, поле с автобусом гуманитарки. Прямиком из клуба «Zavtra» под проливной дождь.

Приходила приземистая, коротко стриженая блондинка Наташа — начальница отделившегося лагеря. Уносила в палатку уснувшего в пластиковом кресле десятилетнего сына (тоже работавшего в лагере), потом возвращалась и долго сидела с нами. Рассказывала пошлые истории с непосредственностью и трогательностью маленькой девочки, пила больше всех, говорила матом. Но всем было смешно и хорошо, всем хотелось её обнять и погладить по голове.