Муляка - [2]

— Справимся, — ответил ветеран. — Кастрюля есть одна. А на девчонок не ори, они ни при чём, они молодцы.

И улыбнулся мне ласково. Я отметила в его заявке всё, что только могла: от медикаментов до раскладушек.

Подошла утомлённая жарой Лотта, плюхнулась рядом и задумчиво сказала:

— Вот в Анадыре сейчас хорошо, наверное… Холодно.

— Лотта! — взмолилась я. — Подмените меня, я сбегаю обольюсь чем-нибудь!

Лотта согласилась, и я убежала в полевой душ, собранный из огромной палатки, трубы с распылителями и цистерны с водой. Через мгновение туда же ворвалась девушка с характерным для волонтёров загаром — белыми майкой и шортами. Остальные части тела были тёмно-коричневыми.

Она оказалась Надей — координатором тех, кто ездит «на говно». Я, не выходя из-под хлорированной струи, стала напрашиваться в её ведомство. Она, не выходя из-под соседней струи, сообщила, что людей ей не хватает, и она с радостью отправит нас куда-нибудь с лопатами, но завтра, поскольку сегодня уже все разъехались на объекты.

По выходе из душа я пожалела, что не взяла с собой китайские резиновые тапки — единственные босоножки от воды разбухали и грозили вскоре меня покинуть.

— Так найди себе что-нибудь в гуманитарке, — посоветовала Оля.

— Ну… как-то это… — протянула честная (это же для потопленцев!) и в ту пору брезгливая я.

— Ну хлоргексидином обработай и носи. Тут на третий день все в гуманитарке ходят. Своё изнашивается быстро.

На поле с гуманитаркой в хаотичном порядке была разбросана обувь. Встречались шпильки и лодочки, шлёпанцы и кеды — всё по одному. Надо было сильно постараться, чтобы найти пару. Через полчаса непрерывного ползанья под палящим солнцем и ворошения бесконечных коробок я нашла шлёпанцы своего размера. Дикого оранжевого цвета на небольшом каблучке. Щедро полила их хлоргексидином и вернулась на регистрацию.

К вечеру я принимала душ, не раздеваясь, и намертво помнила многие затопленные улицы: Луначарского, Адагумская, Советская, маршала Гречко… Было страшно видеть такое количество потопленцев, в особенности — с маленькими детьми.

— Это ты ещё в первые дни сюда не попала, — вздохнула Оля.

Помимо чужих на регистрацию постоянно заглядывали свои: долго сидел с нетбуком очень загорелый твиттероман Тёма Щегол, потом пришёл парень с мотоциклетным шлемом, на котором было написано «Гастарбайкер» и очень удивился, что я его не знаю в лицо и по имени.

— Я мотоволонтёр, — сообщил он. — Иногда по вечерам на мотоцикле девушек катаю. Ты, как стемнеет, подходи к дальним палаткам, я и тебя прокачу, — и поиграл бровями.

В восемь вечера Оля дала отмашку:

— Быстренько сворачивай тут дела, а то до ночи просидишь.

К тому времени я сидела на регистрации около одиннадцати часов и больше всего в жизни мечтала залезть в Северный Ледовитый океан. Народ собирался ехать на озеро. Мы с Лоттой сделали печальные глаза, и нас тоже взяли купаться.

Вшестером мы кое-как влезли в «Жигули» местного волонтёра-автомобилиста Саши — очень милого армянина с забавным и хитрым взглядом. По пути мы встретили его друзей на красной «Ниве» и были с Лоттой отсажены к ним на пустое заднее сиденье.

Это оказалось не озеро, а водохранилище. Вода в нем была тёплой настолько, что не освежала. На берегу начинались комары и распитие местного вина. Мы с Лоттой переглянулись: сухой закон, которым нам грозили в лагере, нарушался самым бесстыдным образом — и присоединились. Сказать по совести, было странным нам, новичкам, оказаться в компании старожилов Крымска. Сидевшая на земле Надя очень печалилась, что вскоре ей придётся уезжать в Питер.

— Я такого нигде не встречала, — говорила она. — Когда тащишь бревно, а мужики вырывают его у тебя из рук, потому что видят, что тебе тяжело. Хотя ты изо всех сил этого не показываешь!

Я не понимала страданий Нади, а её слова показались мне пафосными.

Назад нас везли те же парни на «Ниве». Ребята оказались славными: они долго колесили по полю, пытаясь вспугнуть для нас зайца, свозили на смотровую площадку, купили нам ещё вина и в целости и сохранности привезли в лагерь.

Также они рассказали, что пострадали две трети города, воду намеренно спускали из нескольких водохранилищ, чтобы не затопило Новороссийск (и я вспомнила водохранилище, в котором мы купались), волна была высотой в семь метров, и погибло три тысячи жителей. Но если власть признает более двухсот погибших, ей придётся пустить в город международную комиссию, а в преддверии Олимпиады никто на это не пойдёт. В тот момент я внезапно поняла, что, как человек, проживший июль без интернета, совершенно не представляю себе ни причин, ни последствий наводнения, ни даже современного состояния города.

Ночевать в палатке я отказалась наотрез и примостилась под открытым небом. Лотта последовала было моему примеру, но к утру закоченела и перебралась в палатку. Ночи в Крымске были на удивление холодными.

Муляка

Утром на пути к умывальнику я встретила Олю.

— Что-то вы вчера задержались! — съехидничала она.

— Мы по полю катались! — воскликнула я. — Ребята хотели показать нам зайца!

— Зайца? — захихикала Оля. — Показали?

— Нет.

Я ещё не отдавала себе отчёт, что многие люди торчат в лагере уже три недели: на солнцепёке, в условиях тяжёлого физического труда, от которого ночью берёт бодряк и трудно заснуть. Юмор в таких условиях приобретает специфические черты. Тем более, девушек в лагере было мало — раз в пять меньше, чем мужчин. Поэтому меня пять раз звали замуж и пятьсот — в палатку. Но чувство самосохранения подсказывало: «Ни-ни! Дашь одному, от остальных не отобьёшься», — и я развивала чувство юмора.