Муки науки: ученый и власть, ученый и деньги, ученый и мораль - [4]
Но какою действительно должна быть производительность аспиранта, научного работника, преподавателя университета и – главное – по каким показателям ее оценивать? Во всех личных делах отделов кадров и в научных характеристиках неизменно фигурирует количество работ, а в некоторых шибко прогрессивных канцеляриях даже учитывают объем (листаж) каждой работы и всех работ за год. Существуют и нормативы – сколько авторских листов должен выдать за год младший научный, сколько старший, сколько ассистент, доцент, сколько профессор. Но при некоторой изворотливости нетрудно и количество и объем работ раздуть до любых размеров без малейшего воздействия на их ценность и даже с отрицательным воздействием – кому нужны повторяющие одно и то же пухлые книги и статьи?
В моду вошли индексы цитирования. Это уже получше. Но, во-первых, эти индексы показывают нечто с большим запозданием – по ним можно судить, были ли ценными работы в основном пятилетней давности. Во-вторых, подсчет делается лишь в некоторых науках. А в-третьих, тут хороша лишь международная цитируемость, поскольку на отечественной сказываются привходящие факторы, сильно искажающие истинную влиятельность работ: стремление многих авторов угодить начальству ссылочками, групповая солидарность, да и просто недооценка рядовыми пользователями выдающихся произведений. В англоязычной же литературе сказывается пренебрежение к литературе немецкоязычной, не говоря уж о славянских языках. А кто ссылается на справочные и учебные издания?
Вот и оказывается, что самыми надежными оказываются оценки и советы знатоков-экспертов. Но и тут много трудностей. Во-первых, как отобрать их самих? Во-вторых, как обеспечить объективность их суждений? – они же подвержены личным и групповым симпатиям и антипатиям, да и вряд ли знают абсолютно все в своей отрасли. И как сделать их заключения доказательными и убедительными для тех, о ком нужно судить, и для их товарищей? Чтобы решения администратора – кого уволить, кого оставить, кого поощрить – получили всеобщую апробацию и одобрение общественности.
На деле этого идеального средства не существует. Опытный и знающий администратор науки действует по своей интуиции, используя все существующие показатели произвольно – как временную опору, а затем – методом проб и ошибок – подбирает оптимальный штат. Кто талантлив и производителен, обычно видно сразу, но ошибки возможны, и по-настоящему это выясняется постепенно, так что приходится кого-то подводить к увольнению, кого-то выдвигать на руководящие места, формируя коллектив.
И еще. Очень много значит обстановка в научном коллективе. Один и тот же человек в одной среде показывает блестящие качества, а в другой никнет и увядает. Показательно повсеместное отставание провинциалов.
Атмосфера доносов и партийного руководства отнюдь не способствовала процветанию науки. Наука пробивалась сквозь них. Это относится не только к компартии, а ко всякой партии, прошлых времен и нынешних. А в общем, конечно, много работ лучше, чем мало. Если, конечно, они не пустые, не бесцветные и не списаны с чужих. В последнем случае «донос» был бы уместен.
№ 12 (31), 23 июня 2009
4. Язык сфинксов, или Мысли между строк
Поэт, лишь ты единый в силеПостичь ужасный тот язык,Которым сфинксы говорилиВ кругу драконовых владык.Н. Гумилев. Естество
Из почти шестидесяти лет моей жизни в науке более сорока прошло в тоталитарном обществе. Идеология нещадно давила и корежила науку. Некоторые дисциплины были просто запрещены (генетика, кибернетика, социология, политология, сексология, в сущности и культурная антропология), другие должны были непременно подтверждать установки марксизма или по крайней мере не противоречить ему. Сопротивление этой системе подавления не исчезало. На прямые политические выступления решались немногие. А вот исподтишка, украдкой, так чтобы не слишком высовываться, помаленьку – такое подспудное сопротивление, при Сталине все же едва ли возможное, в последующее время развернулось и все ширилось.
В науке это приняло специфический характер. Как-никак ученые обладали некоторыми преимуществами перед партийной бюрократией. Они всегда и везде отличаются интеллектом, остроумием, солидарностью и тайным чувством превосходства над администрацией. Вот и научились общению через головы идеологических церберов, научились использовать даже навязанные сверху тексты. Научились вписывать свое содержание между строк и читать между строк.
Родился странный язык – понятный только для посвященных, а посвященными были практически все в науке (в каждой отдельной отрасли). Этот язык был доступен даже недругам, но они ничего не могли поделать с этой нахальной речью. Это был код, который было нетрудно расшифровать, но разоблачить кодирование было очень трудно. Когда введены драконовские законы и властители стали драконами, ученые непременно начинают говорить языком сфинксов – загадками.
В обиходе существует традиционное название для такого языка – Эзопов язык. Эзоп – древнегреческий сочинитель басен. Неизвестно, исторична ли личность Эзопа – раба, умеющего выставить на истинный свет пороки властителей так, чтобы обвинить его вроде было бы не в чем. Под Эзоповым языком понимается всякое иносказание, замаскированная мысль. Да, конечно, повествование между строк – это вроде бы разновидность Эзопова языка, но уж очень специфическая разновидность. Не осмеяние властителей его цель, даже не критика их, а выживание науки, поставленной в зависимое положение.
В этой книге автор берется объяснить одну из проблем противоречивого соотношения природы человека и культуры — проблему гомосексуальности. Каковы ее корни? Что здесь от натуры человека, что от культуры, влияния и воспитания? Как с ней быть? Продолжая традиции крупнейших антропологов XX века, автор рассматривает свой материал с предельной откровенностью. Взгляды его смелы, нестандартны и вызовут споры. Читатель найдет здесь немало пищи для размышлений.
В книге «Другая сторона светила» автор приводит факты биографии российских деятелей — политиков, светил культуры и искусства, освещающие их с неожиданной стороны. Автор рассматривает связь необычной сексуальной ориентации выдающихся личностей с их жизнью и творчеством.
Автор, известный профессор археологии из Петербурга, рассказывает о своем противостоянии с советской судебно-следственной системой и о своем “путешествии” в тюрьму и лагерь в начале 1980-х годов. Но, раскрывая нарушения гражданских прав, автор выступает не просто как жертва тоталитарной репрессивной машины. Он подошел к теме как ученый, попавший в трудную научную экспедицию и готовый исследовать малодоступную среду. В криминальном мире он нашел много аналогий с первобытным обществом и заинтересовался причинами такого сходства.
Это необычная книга о музыке. Автор — не музыкант, а известный ученый, профессор и доктор наук, специалист по археологии и культурной антропологии. В книге прослежено, как изменялась гармония на протяжении истории, как одна гармоническая система сменялась другой под воздействием сдвигов в социальной психологии. Этот подход позволяет автору заинтересовать читателя классической музыкой, сделать формы серьезной музыки ближе и понятнее рядовому слушателю. Автор показывает, что джаз и рок — не антимузыка, а закономерные формы музыки, связанные со всем развитием музыкальной культуры, что они многими корнями уходят в традиционную музыку.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В работе исследуются теоретические и практические аспекты русской идеи и американской мечты как двух разновидностей социального идеала и социальной мифологии. Книга может быть интересна философам, экономистам, политологам и «тренерам успеха». Кроме того, она может вызвать определенный резонанс среди широкого круга российских читателей, которые в тяжелой борьбе за существование не потеряли способности размышлять о смысле большой Истории.
Дворец рассматривается как топос культурного пространства, место локализации политической власти и в этом качестве – как художественная репрезентация сущности политического в культуре. Предложена историческая типология дворцов, в основу которой положен тип легитимации власти, составляющий область непосредственного смыслового контекста художественных форм. Это первый опыт исследования феномена дворца в его историко-культурной целостности. Книга адресована в первую очередь специалистам – культурологам, искусствоведам, историкам архитектуры, студентам художественных вузов, музейным работникам, поскольку предполагает, что читатель знаком с проблемой исторической типологии культуры, с основными этапами истории архитектуры, основными стилистическими характеристиками памятников, с формами научной рефлексии по их поводу.
В работе финской исследовательницы Кирсти Эконен рассматривается творчество пяти авторов-женщин символистского периода русской литературы: Зинаиды Гиппиус, Людмилы Вилькиной, Поликсены Соловьевой, Нины Петровской, Лидии Зиновьевой-Аннибал. В центре внимания — осмысление ими роли и места женщины-автора в символистской эстетике, различные пути преодоления господствующего маскулинного эстетического дискурса и способы конструирования собственного авторства.
Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.
Источник: "Памятники средневековой латинской литературы X–XII веков", издательство "Наука", Москва, 1972.
Доклад, прочитанный 6 сентября 1999 года в рамках XX Международного конгресса “Семья” (Москва).
В своей новой книге известный немецкий историк, исследователь исторической памяти и мемориальной культуры Алейда Ассман ставит вопрос о распаде прошлого, настоящего и будущего и необходимости построения новой взаимосвязи между ними. Автор показывает, каким образом прошлое стало ключевым феноменом, характеризующим западное общество, и почему сегодня оказалось подорванным доверие к будущему. Собранные автором свидетельства из различных исторических эпох и областей культуры позволяют реконструировать время как сложный культурный феномен, требующий глубокого и всестороннего осмысления, выявить симптоматику кризиса модерна и спрогнозировать необходимые изменения в нашем отношении к будущему.
В августе 2020 года Верховный суд РФ признал движение, известное в медиа под названием «АУЕ», экстремистской организацией. В последние годы с этой загадочной аббревиатурой, которая может быть расшифрована, например, как «арестантский уклад един» или «арестантское уголовное единство», были связаны различные информационные процессы — именно они стали предметом исследования антрополога Дмитрия Громова. В своей книге ученый ставит задачу показать механизмы, с помощью которых явление «АУЕ» стало таким заметным медийным событием.
Новая книга известного филолога и историка, профессора Кембриджского университета Александра Эткинда рассказывает о том, как Российская Империя овладевала чужими территориями и осваивала собственные земли, колонизуя многие народы, включая и самих русских. Эткинд подробно говорит о границах применения западных понятий колониализма и ориентализма к русской культуре, о формировании языка самоколонизации у российских историков, о крепостном праве и крестьянской общине как колониальных институтах, о попытках литературы по-своему разрешить проблемы внутренней колонизации, поставленные российской историей.
Представленный в книге взгляд на «советского человека» позволяет увидеть за этой, казалось бы, пустой идеологической формулой множество конкретных дискурсивных практик и биографических стратегий, с помощью которых советские люди пытались наделить свою жизнь смыслом, соответствующим историческим императивам сталинской эпохи. Непосредственным предметом исследования является жанр дневника, позволивший превратить идеологические критерии времени в фактор психологического строительства собственной личности.