Муха, или Шведский брак по-русски - [21]
— Но это же глупо, Любаша, — обиженно сказал Василий, приостановившись. — Я же голодный во всех смыслах. Неужто тебе меня не жалко?
— А тебе меня?
— Ну, Люба-аш… не будем ворошить…
— Хорошо. Я подумаю. После того, как продырявишь все свои носки.
— Матерь божия! Ты у Петьки и носки усмотрела?
— Ага! Лучше носки с дырками, Васенька.
— Ну, Петька, гад! Ну гад! — Василий слил из тарелки в ложку последние капли борща, как алкоголик последние капли из рюмки. Протянул Любе тарелку. — Добавочки, пожалуйста.
Всё потихоньку улеглось, вошло в свою колею. Потекла обычная жизнь. Но как-то Любу встретила на улице тётка Нюрка и осуждающе покачала головой:
— А ты что же, Любаня, теперь своего Василия обедами дома не кормишь? Не годится так, пожурила мужа, поучила немного — и будет. А то отлучишь мужика от дома.
Люба даже обиделась:
— Почему это не кормлю? Да каждый день в перерыв, хоть на полчаса, да домой прибегает. Ложка с вилкой так и мелькают! С чего Вы взяли, тётя Нюра?
— Да? — тетка Нюрка с сомнением пожала плечами. — А чего же он тогда в нашу поселковую столовую ныряет?
— Когда? — похолодела Люба. Страшное подозрение закралось в сердце.
— Дык на этой неделе я раза два видала. И сейчас, вот, только что. За солью в магазин ходила, смотрю — Зубанчиха на пороге столовой стоит. Тут Василий к ней подходит, ну и за ней, в дверь…
Побледневшая Люба рванула с места.
Дверь в столовую оказалась запертой. На гвозде болталась замусоленная картонка с надписью «Технический перерыв». Люба скорей-скорей забежала во двор, нырнула в дверь чёрного входа, пробежала в коридоре мимо больших кастрюль, эмалированных вёдер, мешков с картошкой, ящиков с овощами и уперлась в дверь на кухню. Она была заперта. Люба затарабанила в неё, дверь затряслась, но не поддалась, а в образовавшуюся щель стал частично виден накинутый изнутри крючок.
Внутри кухни Василий, крепко обнимавший уже полураздетую повариху, припёртую им к стене, резко отстранился от неё:
— Кого это принесло?
— Постучать да уйдуть, — спокойно ответила Зубанчиха.
Но дверь затряслась с новой силой, и послышался громкий голос Любы:
— Открывайте немедленно! Я не уйду!
Василий побледнел и засуетился:
— Супружница! Елки-моталки!.. Прячь меня скорей!
— Ды куды ж?
— Хоть в помойную яму! Лишь бы не увидела!
— Што испужалси так? Ну увидить — и што?
— Уже не смогу отбрехаться. А это кранты! Быстрей давай!
Зубанчиха откинула дверной крючок и едва успела увернуться от мгновенно распахнувшейся двери — в кухню ворвалась Люба. Но Василия в кухне не увидела.
— Где он?
— Ды хто?
— Не придуряйся! Почему сразу не открыла?
— Ды бочку, вон, с огурцами перекатывала. Хто ты такая, шоб я отщитывалася?
— Сама ты бочка! Кто только не затыкал, да?
— Ой, интилигенка, а как выражаисси! — Зубанчиха спокойно вытирала руки о свой грязно-белый фартук с жёлтыми разводами на животе.
Люба стала быстро поочерёдно открывать дверцы шкафов — Василия не было. Открыла даже большой холодильник — Василия не было. Зубанчиха улыбнулась стальным зубом:
— Ишо в холодильнике не хватало! Иди отседа, нету тута никаво.
Но Люба обнаружила вход в узенький коридорчик, пошла по нему, Зубанчиха за ней:
— Да тама помойный чан у нас. Ошурки от картошки, объедки всякие, каша прокисшая, помои от борша. На хверму забирають. Не чуди, баба, ни здеся ищишь!
Люба постояла у громадного чана с тяжёлой крышкой. В самом деле, делать здесь было нечего. Повернулась уходить. И надо же — в чане раздался какой-то глухой звук — как вроде кто-то сдавленно, через нос, чихнул.
Люба, что есть силы, толканула крышку с чана. С тяжёлым металлическим грохотом, крышка ухнула на бетонный пол. Аж задрожало всё!
Василий сидел в чане, скрючившись, наполовину погружённый в пищевые помои. Молча глядел на Любу во все глаза и хлопал ресницами.
— Во-от он где-е-е, наш брезгливый чистю-ю-юлечка! — злорадно протянула Люба. — Наконец-таки, нашёл для себя достойное местечко. Ай да старший сержант Штопоров! Высший пилотаж показал, спикировал, куда следует! Долго и упорно, много лет шёл к цели, все преграды преодолел, но достиг! А как же иначе? Да чтобы свинья да грязь не нашла!.. Ну так если без помоев жить не можешь, то и оставайся в них!
Люба схватила ведро с пищевыми отходами, стоявшее тут же, рядом с чаном, и вывалила его содержимое на голову Василия.
— Эй, куды, куды, это я для свово кабанчика приготовила, — закричала Зубанчиха. — Вот же зараза, самые лучшие объедки!
Перепачканный помоями Вася бежал по улице вслед за Любой.
— Сама виновата, — кричал он. — То она кровати сдвигает, то она кровати раздвигает! То сдвигает, то раздвигает! Сколько лет уже!
Люба не отвечала, не останавливалась.
Навстречу им мужик, настолько пьяный, что не удержался на ногах и, цепляясь за чей-то забор, рухнул без чувств прямо в грязную, мутную лужу.
— Я плохой, да, я плохой? А этот лучше? — кричал Вася, показывая на пьяницу. — Мне таким быть, да? Это нормально! Это привычно! Это наш антураж!
Люба бросила через плечо на ходу:
— Ты грязнее его!
— Сама виновата! — бежал за ней вслед Василий. — Я же ведь предлагал — давай без обмана, открыто, и не в одностороннем порядке, а на паритетных началах! Не надо бы было скрываться. Всё, как у цивилизованных людей. Как у шведов! Да за такую свободу я б тебя ещё больше ценил!
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.