Мудрость Салли - [23]

Ненавижу весну.

Я работаю в одном из больших викторианских домов с видом на парк. Под ногами хрустит гравий, когда я подхожу к огромной входной двери, идеально покрашенной в зеленый цвет, с сияющими медными почтовым ящиком, ручкой, молотком и звонком. Они всегда идеально начищены – предмет особой гордости Хелен, которая работает у нас администратором. Она постоянно ворчит, что уборка не входит в ее обязанности, но отказывается доверять медь уборщице Дороти.

Внушительная передняя со вкусом покрашена в приглушенные цвета, а на полу выложен сложный узор мозаики. Витражные панели по обе стороны двери создают на плитах игру света и тени. Большая готическая вешалка для пальто и шляп прячется у стены слева от входа, а две пышные зеленые аспидистры (их любовно называют «незамужними тетками») в керамических горшках, водруженные на подставки из красного дерева, стоят по обе стороны от центральной лестницы. Слева от лестницы – приемная с огромными кожаными креслами и квадратным стеклянным журнальным столиком, где представлены журналы «Дом и сад», «Леди» и «ДжиКью» (под которыми Хелен прячет желтую прессу – журналы «Хеллоу!» и «Окей!») и большой прямоугольный аквариум со стайкой медлительных разноцветных тропических рыбок. В дальнем конце комнаты, напротив окна, – полированный деревянный стол, за которым сидит Хелен. Она говорит по телефону.

– Сочувствую, что у вас такие ужасные боли… Вы можете сегодня? Мы могли бы найти для вас время в 2:30, если это так срочно, – перемена тона почти незаметна, но раздражение явно отображается на лице. – Значит, в это время вы у парикмахера? – Хелен прикрывает трубку рукой и шипит мне: – Значит, не такие уж «неописуемые мучения» и «приступы боли»?

«Парк Клиник» предоставляет три вида лечения: психотерапию, физиотерапию и акупунктуру. Хелен говорит, что нас нужно называть «Проблемы, прогрев и проколы». Я – психотерапевт. Переучилась, когда ушла из совета, наконец пригодилось психологическое образование. Епифания сказала, это словно поджигатель стал пожарным, но на самом деле это было частью моего плана по выживанию. Когда умер Габриель и я начала изучать, как тонут люди, однажды я зашла слишком далеко и чуть не погибла. Вода была очень холодной, и я провела внизу слишком много времени. Меня вытащили как раз вовремя, и я сделала вид, будто это была глупая случайность. Но знала, что на самом деле это было нечто большее, и извлекла для себя ценный урок. Я борюсь за жизнь и не хочу умирать. Проблема была в том, что я зависела от собственных эмоций, – мне не хватало контроля, и иногда скорбь одолевала силу воли.

Поэтому я придумала план по выживанию. Первым делом я взяла Хайзума. Его бы я никогда не оставила – он теперь любовь моей жизни. Затем я выучилась на психотерапевта. Научилась понимать свои эмоции, и с этим знанием пришла определенная степень контроля. Я никогда никому не рассказывала, как чуть не утонула, даже когда сама посещала специалиста в рамках профессионального образования. Честно говоря, мне стыдно, и я от себя такого не ожидала. У меня много слабостей, не всегда приятных – я нетерпеливый водитель, я устраивала пожары, я люблю макать в чай печенье, – но пораженцем я никогда не была. А утонуть, умышленно или по неосторожности, – явное пораженчество. Мой план по выживанию сработал, и я жива. Но теперь я хочу большего. Я не хочу, чтобы моя жизнь определялась чьей-то смертью, пусть даже единственного сына. Хайзум помог мне не умереть, но теперь я хочу снова жить, а не выживать. Даже весной.

Владелица клиники, Джорджина, – психотерапевт и живет в большой квартире на верхнем этаже с тарантулом по имени Мэрион и серым попугаем жако по имени Мориарти (она считает их гораздо более приятной компанией, чем ее бывший муж, и в спальне с ними куда меньше мороки). Джорджина – эффектная амазонка с пышной копной седых волос и пронзительными синими глазами, ей около шестидесяти. Она носится по клинике, как фанатичный турист, и болтает, словно старый радиоприемник. Я никогда не видела ее в другой одежде, кроме врачебного халата и/или военных штанов с ботинками «доктор Мартинс», а зимой она носит огромные толстовки, потрепанные, словно их изгрызла стая злобных мышей.

Феннель, мастер по акупунктуре, ее полная противоположность – нервная и хрупкая, она напоминает бобовый росток в шляпке. Феннель носит унылые однотонные комплекты с длинными, узкими вельветовыми юбками, сочетая их с яркими полосатыми колготками (едва заметными над удобными туфлями на плоской подошве) и висячие этнические сережки, которые, как она считает, добавляют ее стилю жизнерадостности. Она ошибается. Она напоминает безумную тряпичную куклу, и я при любой возможности избегаю ее. Я бы ей и пуговицу пришить не доверила, не то что засовывать в меня иголки.

Мой кабинет находится за приемной, и из него открывается прекрасный вид на сад. По-моему, там очень уютно, но Хелен называет это бардаком. Но беспорядок тщательно спланирован. Я точно знаю, где что лежит, и никому нельзя переставлять вещи. Если это случится, я сразу узнаю. Полированная поверхность стола из древесины грецкого ореха почти полностью скрыта под ноутбуком, одиноко стоящим среди книг, листами бумаги, чашей со старыми стеклянными шариками, фотографиями моего любимого мальчика и Хайзума и тяжелым лаковым телефоном. Еще там стоит маленькая аспидистра, племянница одной из незамужних теток, в побитом горшке с синей глазурью, украшенном довольно приторными херувимами, и большой стеклянный снежный шар с изображением Парижа. Если мне нужно прийти в себя после работы с тяжелым клиентом, прикосновения к холодной гладкой сфере действуют успокаивающе, а несколько поворотов ключа и легкое встряхивание пробуждают волшебный музыкальный мир, в котором я могу забыться, пока не перестану хмуриться. Еще я имею обыкновение предлагать особо проблемным клиентам заглянуть в его глубины и расслабиться, чтобы выиграть немного времени и придумать хотя бы отдаленно конструктивный ответ вместо единственной реакции, которая приходит в голову: «Бога ради, отстань от меня и займись чем-нибудь полезным!»