Мудрость Салли - [22]

Наслаждение от плаванья в ледяной воде опьяняет, и я немного расстроена, когда заканчиваю дистанцию, но кончики пальцев уже начинают белеть, и пора вылезать. Высушившись и одевшись, я заказываю завтрак у Фло, сотрудницы кафе при бассейне.

– После плаванья в такой ледяной воде нужно съедать огромную яичницу с колбасой, – восклицает она, наливая мой кофе со вспененным молоком. Фло относится ко всем с материнской заботой и раздает непрошеные советы всем посетителям одинаковым безапелляционным тоном.

– Думаю, это вам и стоит заказать, – говорит она человеку, который стоит за мной в очереди. Это олимпиец.

– В другой раз, Фло, – с улыбкой отвечает он.

– Ты всегда так говоришь. Дай угадаю – американо с собой?

Я несу свой заказ к столику с видом на бассейн, пока Фло готовит его напиток. Вынуждена признать, я расстроена, что он заказал навынос. В одежде он выглядит так же хорошо, как и без нее, а в тоне его голоса есть что-то очень теплое. Теплое в смысле «сексуальное». Я вдруг понимаю, что пялюсь, и переключаю внимание на книгу по вокалу, которую ношу с собой на случай появления австралийки. Лениво переворачивая страницы, я вспоминаю, как Салли пела итальянцам на кладбище. Я совершенно не эксперт, но, насколько могу судить, поет она очень хорошо. Салли меня неумолимо притягивает. Каждый раз, когда я прихожу в парк или на кладбище, я невольно ищу взглядом ее потрепанную фигуру среди темных деревьев или могильных камней, надеясь, что она заговорит со мной или, если ее речь, как это бывает, смешается, просто пройдется рядом. Ее причуды действуют на меня успокоительно, словно оправдывают или хотя бы преуменьшают мои собственные.

Когда олимпиец уходит со стаканом кофе в руке, Фло подходит, чтобы вытереть идеально чистый столик рядом со мной.

– Он тебе как раз подойдет, – сообщает она, подмигивая. Как я и говорила: непрошенные советы. Я краснею.

16

Элис

Когда холодное, бархатное лекарство потекло по ее венам, она откинулась назад, на мягкое сиденье. Коричневый конверт, который она отказалась открывать до Рождества, привел ее в ужасное место. Возможно, это начало разрушения ее тщательно выстроенного мира. Она постарается скрывать это от Мэтти как можно дольше, но прошлое наконец настигло ее, и теперь придется заплатить страшную цену. Здесь и сейчас ускользнуло куда-то прочь, и ее разум засосало назад, в вакуум, пока он не попал в сеть, сплетенную из воспоминаний далекого прошлого.

Как она целовала темные влажные завитки и считала крошечные пальчики на руках и ногах, когда впервые взяла Мэтти на руки. Медсестра улыбнулась и сказала, что он весит 3200 граммов…

Далекое весеннее утро, Мэтти плачет у реки. Она поцелуями сушит его слезы, горячие и соленые. Кусочки хлеба для кормления уток все еще зажаты в его пухлых детских пальчиках, вместе с маленьким белым перышком…

Мэтти в школьном блейзере, слишком большом – самом первом. Блестящие черные ботинки и серые носки, натянутые до худых коленок. Так счастлив, что наконец идет в школу. До того момента она не хотела его отпускать и, возможно, держала слишком близко. Только он и она. Но в тот день она поняла, что должна отпустить его. Весь день она ждала, когда он вернется…

Шестой день рождения Мэтти. Пришли его друзья из школы, и они играли в игры – «передай посылку» и «музыкальные стулья», – и была маленькая девочка в синем платьице, которая плакала, если не выигрывала. Или платье было красным? Она тогда готовила сырные палочки и сделала торт с паровозиком.

В реальном мире у нее была ледяная рука и она ерзала на стуле, пытаясь откинуться еще сильнее, но разум оставался все там же, хватался за проплывающие мимо воспоминания.

Мэтти учится плавать в местном бассейне. Она держала его за руки, пока он изо всех сил бился своими маленькими ножками и смеялся от радости. Голубые плавки с красной полоской. Сначала нарукавники, но они быстро стали не нужны. Он научился плавать сам, как большой…

Он всегда был таким хорошим мальчиком. Счастливым мальчиком. Наверное, она была хорошей матерью, потому что он всегда был счастлив. Она приготовила ему именинный торт и научила плавать. И он не умер, как все остальные.

17

Маша

Большинство людей назвали бы это прекрасным весенним утром, но не я. Я ненавижу весну. Хотя и не хочу этого. Я хочу, чтобы мое сердце, как у Вордсворта, танцевало с нарциссами. Но вместо этого я угрюмо иду по стопам друга Винни-Пуха, ослика Иа. Когда деревья щеголяют свежими листьями и фонариками цветов и начинает пригревать солнце, мой мир погружается в тени. Повсюду появляется новая жизнь, а я вижу лишь, насколько она хрупка и уязвима. Для меня весна – всегда предвестник гибели.

Утята в парке – легчайшие комочки воздушного пуха, и их уносит на другую сторону пруда даже легчайший бриз. Я ужасно боюсь, что они потеряют родителей и их схватит какая-нибудь казарка или хищная щука. В полях полно хрупких ягнят – пушистые малыши с глазами-пуговками, неуверенно шагающие за матерями. Школьники приезжают на фермы и воркуют над ними с умилением, но уже через несколько коротких недель их, перепуганных и ошеломленных, загонят в фургоны и увезут на бойни (сюда школьников не привозят). Белые детские шубки окрасятся в красный, бараньи отбивные окажутся на тарелках. Весенний ягненок. Неудивительно, что я не ем мяса. А еще скачки, «Гранд Националь». Целое поле благородных лошадей – горящие глаза, блестящие шкуры и рельефные мускулы. Но стеклянные ноги. Длинные, тонкие, хрупкие стеклянные ноги. Легко ломаются, редко заживают. «Гранд Националь» всегда становится для кого-нибудь последним забегом. На это можно смело делать ставку.