Мученики пера - [9]

Вообще бюстъ ея казался высѣченнымъ изъ мрамора смѣлою рукою и обѣщавшимъ дать подъ рѣзцомъ великолѣпные результаты. Но отъ нея вѣяло холодомъ. Румянецъ рѣдко появлялся на ея щекахъ.

Ей не было еще двадцати-двухъ лѣтъ, хотя она была замужемъ уже почти два года и имѣла десяти-мѣсячнаго ребенка. Костюмъ ея былъ очень непритязателенъ въ смыслѣ фасона и цвѣта, но сидѣлъ на ней превосходно. Все въ ея наружности до малѣйшихъ подробностей свидѣтельствовало о щепетильно-утонченныхъ привычкахъ. Поступь ея была изящна и тверда, всѣ позы ея были граціозны.

— Въ чемъ дѣло? Отчего ты не можешь писать? спросила она, и въ тонѣ ея слышался скорѣе дружескій выговоръ, чѣмъ любовь или нѣжная заботливость.

Рирдонъ всталъ и прошелся по комнатѣ; потомъ, подойдя сзади къ женѣ, облокотился на спинку ея стула и нагнулся къ ея плечу.

— Эми!

— Ну?

— Кажется, со мною кончено... Врядъ-ли я въ состояніи продолжать писать.

— Не говори глупостей! Что-же тебѣ мѣшаетъ?

— Можетъ-быть, я просто нерасположенъ... Но я начинаю сильно тревожиться за будущее. Мнѣ кажется, что воля моя слабѣетъ; я не могу прослѣдить до конца никакой мысли. Если мнѣ мелькнетъ какая-нибудь хорошая идея, то весь сокъ изъ нея уходитъ, прежде, чѣмъ я успѣваю занести ее на бумагу. Въ эти немногіе мѣсяцы я началъ писать съ десятокъ разныхъ романовъ; я стыдился сознаться тебѣ, что начинаю все новые. Написавъ двадцать страницъ, я чувствую, что фантазія моя истощается. Мнѣ опротивѣло это занятіе и я не могу продолжать его, — не могу Мои пальцы отказываются держать перо. Я написалъ такимъ образомъ болѣе трехъ томовъ, но все уничтожилъ.

— И все это отъ твоей болѣзненной добросовѣстности. Напрасно уничтожилъ! Для рынка все пригодилось-бы.

— Не говори этого слова, Эми; я не терплю его.

— Напрасно! возразила она практичнымъ тономъ. — Прежде тебѣ можно было разбирать, а теперь ты обязанъ писать для рынка. Ты самъ согласился съ этимъ.

Онъ промолчалъ.

— Что-же ты написалъ? На чемъ остановился? допрашивала она.

— Написалъ двѣ главы романа, а продолжать не могу. Трехтомный романъ представляется мнѣ безконечною пустыней, изъ которой я не вижу возможности выбраться. Идея романа искусственна, нелѣпа, и ни одного живого характера!

— Читатели не разбираютъ... Не стой такъ сзади меня. Странная манера разговаривать! Сядь здѣсь.

Онъ сѣлъ въ нѣкоторомъ отдаленіи отъ нея.

— Да, сказалъ онъ, перемѣнивъ тонъ, — вотъ это хуже всего...

— Что это?

— Что ты... ну, что объ этомъ говорить!

— Что я?

Она не глядѣла на него и немного втянула свои губы.

— Что ты перемѣнилась ко мнѣ, благодаря моимъ неудачамъ. Ты, конечно, находишь, что я не таковъ, какимъ ты меня представляла себѣ. Быть можетъ даже ты считаешь себя обманутою. Я не виню тебя, это естественно...

— Скажу тебѣ чистосердечно, что я думаю о тебѣ, произнесла она, помолчавъ. — Твой характеръ гораздо слабѣе, чѣмъ я ожидала. Затрудненія подавляютъ тебя вмѣсто того, чтобы подстрекать къ борьбѣ.

— Это правда. Это всегда было моимъ недостаткомъ.

— Но развѣ ты не сознаешь, что это недостойно мужчины? Ты говоришь, что любишь меня, и я желала-бы вѣрить этому. Но ты ничего не дѣлаешь, чтобы предотвратить грозящую намъ ужасную, отвратительную нищету. Что будетъ съ нами, если ты станешь просиживать день за днемъ безъ всякаго прока, пока мы не проживемся до послѣдняго шиллинга?

— Нѣтъ, я добьюсь чего-нибудь... долженъ добиться.

— Но когда-же ты начнешь серьезно работать? Черезъ день-два придется платить за квартиру, за четверть года, и у насъ останется всего пятнадцать фунтовъ капитала. Изъ чего мы заплатимъ на Рождество? На что будемъ жить? Мало-ли какіе экстренные расходы понадобятся къ зимѣ! Довольно того, что мы все лѣто прожили въ городѣ. Я не роптала и не ворчала; но я начинаю думать, что ворчать будетъ благоразумнѣе.

Она выпрямила плечи и слегка тряхнула головой.

— Да, ты все переносишь терпѣливо, и я знаю, что заслуживаю презрѣнія. Но Боже мой! Еслибы у меня была какая-нибудь работа, которую я могъ-бы исполнять во всякомъ расположеніи духа! Я готовъ былъ-бы работать до истощенія силъ, лишь-бы ты ни въ чемъ не терпѣла нужды. Но въ моемъ занятіи все зависитъ отъ состоянія мозга, а у меня онъ безсиленъ и безплоденъ. Какъ я завидую всѣмъ этимъ клеркамъ, которые ходятъ въ должность и, безразлично къ своимъ чувствамъ и настроенію, исполняютъ отмѣренное имъ дѣло! Поработавъ день и заслуживъ свой заработокъ, они могутъ вечеромъ отдыхать и наслаждаться какъ знаютъ. Что за нелѣпость дѣлать литературу единственнымъ средствомъ къ существованію человѣка, когда малѣйшая случайность можетъ лишить его на недѣли и на мѣсяцы способности работать! Грѣхъ, непростительный грѣхъ дѣлать изъ искусства предметъ торговли! По дѣломъ мнѣ и достается за эту грубую нелѣпость!

Онъ отвернулся съ обезкураженнымъ жестомъ.

— Какъ глупо такъ разсуждать! возразила Эми. — Въ наше время искусство не можетъ не быть предметомъ торговли. Мы живемъ въ торговомъ вѣкѣ. Кто не имѣетъ средствъ жить независимо и не хочетъ идти за своимъ вѣкомъ, тотъ, разумѣется, погибаетъ. Дѣло въ томъ, что ты могъ-бы работать хорошо и зарабатывать деньги, еслибы смотрѣлъ на вещи практичнѣе. Мистеръ Мильвэнъ постоянно говоритъ тебѣ это.