Мученики пера - [12]

Капитала его хватило ему на четыре года, такъ-какъ, несмотря на свою молодость, онъ жилъ до крайности разсчетливо. Это была совершенно одинокая жизнь на чердакѣ, за который онъ платилъ съ небольшимъ три шиллинга въ недѣлю. Его сильно манилъ къ себѣ Британскій музей, но добыть входный билетъ туда было не совсѣмъ легкимъ дѣломъ. Для этого требовалось рекомендательное письмо отъ какого-нибудь почтеннаго домохозяина, а Рирдонъ не зналъ никого. Наконецъ, онъ рѣшился написать письмо къ одному извѣстному романисту, произведенія котораго внушали ему нѣкоторое сочувствіе. «Я готовлюсь къ литературной профессіи, писалъ онъ, и желалъ-бы заниматься въ Британскомъ музеѣ. Но у меня нѣтъ никого знакомыхъ, къ кому я могъ-бы обратиться за рекомендаціей. Не согласителъ-ли вы помочь мнѣ — только въ этомъ случаѣ?» Такова была сущность письма. Отвѣтомъ было приглашеніе пожаловать въ одинъ домъ въ Вестъ-Эндѣ. Со страхомъ и трепетомъ отправился туда Рирдонъ. На немъ былъ такой потертый костюмъ и онъ такъ одичалъ отъ постояннаго одиночества, что боялся, какъ-бы не подумали, что ему нужна какая-нибудь другая помощь, кромѣ той, о которой онъ писалъ.

Романистъ оказался толстымъ весельчакомъ, отъ котораго, какъ и отъ всей его обстановки, вѣяло достаткомъ. Личное счастье располагало его къ добротѣ.

— Печатали вы уже что-нибудь? спросилъ онъ, такъ-какъ письмо молодого человѣка не разъясняло этого вопроса.

— Ничего. Я обращался въ журналы, но безуспѣшно.

— Что-же вы пишете?

— Преимущественно критическія и библіографическія статьи.

— Понятно, что вамъ не удается пристраивать ихъ. Этого рода статьи принимаются или отъ извѣстныхъ писателей, или отъ постоянныхъ, не подписывающихся сотрудниковъ. О чемъ-же вы, напримѣръ, писали?

— Въ послѣднее время, я писалъ о Тибуллѣ.

— О, Богъ мой, Богъ мой! Простите, м-ръ Рирдонъ, но я не въ силахъ подавить моихъ чувствъ. Эти имена внушаютъ мнѣ ужасъ отъ самой школьной скамьи. Я далекъ отъ того, чтобы обезкураживать васъ, если у васъ есть призваніе къ серьезной критикѣ, но считаю нелишнимъ предупредить васъ, что этого рода произведенія оплачиваются плохо, и спросъ на нихъ невеликъ. Не случалось-ли вамъ пробовать себя въ беллетристикѣ?

Онъ сіялъ, произнося это слово: для него оно означало тысячу фунтовъ въ годъ, или около того.

— Сомнѣваюсь, чтобы я обладалъ этимъ талантомъ.

Романистъ могъ только дать ему просимую рекомендацію и пожелать всякаго успѣха. Рирдонъ вернулся домой какъ въ чаду. Этотъ визитъ далъ ему понятіе о томъ, что значитъ литературный успѣхъ. Роскошный кабинетъ съ полками изящно переплетенныхъ книгъ; прелестныя картины, теплый, ароматный воздухъ. Боже мой, чего не сдѣлаешь въ такой обстановкѣ!

Онъ началъ посѣщать читальню Британскаго музея, но въ то-же время его занимала мысль, поданная романистомъ. Вскорѣ онъ написалъ двѣ или три небольшія повѣсти. Ихъ никуда не приняли, но онъ продолжалъ практиковаться въ беллетристикѣ и пришелъ постепенно къ заключенію, что можетъ быть, онъ и не лишенъ беллетристическаго таланта. Слѣдуетъ однако замѣтить, что непосредственнаго влеченія къ этому роду литературы у него не было. По складу ума, онъ былъ ученый. Повѣсти его были незрѣлыми психологическими попытками, послѣднею вещью, которую могъ-бы принять журналъ отъ безвѣстнаго писателя. А между тѣмъ, деньги уходили и въ слѣдующую зиму онъ сильно терпѣлъ отъ холода и голода. Какимъ отраднымъ убѣжищемъ была для него тогда читальня Британскаго музея! Онъ отогрѣвался тамъ отъ своего продуваемаго вѣтромъ чердака, который отапливался болѣе для вида, чѣмъ для тепла. Настоящей квартирой его была читальня. Особенная атмосфера ея, отъ которой вначалѣ у него болѣла голова, стала потомъ пріятна ему. Однако нельзя было ждать, пока выйдутъ всѣ деньги; нужно было придумать какую-нибудь практичную мѣру, чтобы добыть средства къ жизни; но практичность была не въ характерѣ Рирдона.

Знакомыхъ у него въ Лондонѣ не было; инстинкты его были отнюдь не демократическіе; онъ не могъ знакомиться съ людьми ниже его по развитію. Одиночество развило въ немъ крайнюю щекотливость; отсутствіе опредѣленнаго занятія поощряло его природную наклонность къ мечтательности, къ откладыванью работы и къ надеждѣ на какія-то невѣроятныя случайности. Онъ жилъ пустынникомъ среди милліоновъ людей и со страхомъ предвидѣлъ необходимость борьбы изъ-за куска хлѣба.

Единственнымъ человѣкомъ, съ которымъ онъ переписывался, былъ его дѣдъ со стороны матери, бывшій суконный фабрикантъ, ликвидировавшій свои дѣла и мирно жившій вдвоемъ съ незамужнею дочерью. Эдвинъ всегда былъ его любимцемъ, хотя въ послѣднія восемь лѣтъ они видѣлись не болѣе двухъ разъ. Но въ этой перепискѣ онъ никогда не упоминалъ о своей нуждѣ.

Онъ началъ бѣгать по газетнымъ вызовамъ, но гардеробъ его позволялъ ему откликаться лишь на самыя скромныя предложенія. Раза два его такъ приняли, что голодная смерть показалась ему легче повторенія подобныхъ щелчковъ. Онъ заперся на своемъ чердакѣ, полный ненависти ко всему міру.

Онъ продалъ свою небольшую коллекцію книгъ, разумѣется, получивъ за нее бездѣлицу. Проживъ и это, пришлось-бы продавать свое платье, но тутъ явилась неожиданная помощь.