Мстиславцев посох - [20]

Апанас Белый легонько столкнул хлопцев с крутизны. Те побежали вниз, скользя и падая в сыпкий, еще не слежавшийся снег. Всхрапнула при их приближении мохноногая татарская лошаденка, вскинула злую морду к синей морозной луне.

Вскоре пришел Апанас Белый. От его шубы пахло сеном и свежей известкой. Апанас стал в передке па колени, дернул вожжами и оглянулся на Дивью гору. Храм стоял строгий и молчаливый. Со стороны Вихры едва доносился скрип нескольких саней и фырканье лошадей. Плеск воды в больших бадьях нельзя было услышать. Но ее-то, воду, и везли к Дивьей горе молчаливые люди. Потом воду лебедкою поднимут к вершине храма и, заткнув ветошью и сеном ход в стене, чтоб не стекала вниз, будут до самого утра заливать и заливать в барабаны и верхнюю часть подслухов.

— Ну, айда сны досматривать,― сказал Апанас Белый, подбадривая лошадь ременными вожжами.― Эх вы, караульщики. Добра еще, Ярмола известил, что вы тут сопли морозите. Вот скажу Василю, чтоб и близко не подпускал до храма, неслухи, шпынята. Морока с вами.

Петрок не мог в ум взять, чего напустился так на них Апанас. В то же время на душе его за все эти дни впервые было покойно ― раз про замышленное злодейство знает Апанас Белый, все обойдется, будет хорошо.

Поздних путников неохотно облаивали собаки. То там, то тут потрескивали на морозе старые липы.

КОЛЯДНИКИ

С молодиком подступила крещенская лють, на Вихре намораживался второй лед. В храме было холодно. И жаровни, испускавшие в углах горячий синий чад, не помогали. Калина покряхтел, потер красные ручищи, повздыхал, взялся за кисть. Работать, однако, Федька Курза не дал. Подскочил, вырвал кисть, швырнул в угол.

— Да кинь ты, богомаз, супротив свята грешить! ― Федька, черный, верткий, как цыган, со смехом толкнул

Калину в плечи. Богатырь заворчал, угрожающе поднял ручищи.

— Во медведь, ой да медведь! ― закричал плотник, хватая Калину за полы замызганного кафтана.

— И правда,― хохотнул Степка.― Его и обряжать-то не надобно, харю углем подмазать, остатнее так сойдет. Калина, бери мех, айда колядовать!

Мазилка недоверчиво ухмыльнулся.

— Али правда?

Камнедельцы, богомазы, ценинники ― все, кто был в храме, взялись за животы.

― Ай да хлопец, чуть коляды не проспал!

Калина обиделся, засопел.

Федька Курза пустился вокруг мазилки вприсядку.

Петрок, а за ним и Филька зашаркали сапогами, стали прихлопывать в лад Федьке. Храм полнился непривычно веселым гулом.

— Цыц, бесенята! ― с подмостей свесил бороду Лука-богомаз.― Что затеяли в божьем месте... Тьфу! Тьфу!

Степка засмеялся.

— Коляды завтра. Свята, дядька Лука! ― крикнул он.― Айда с нами колядовать!

— Тьфу, бесово племя! ― старый монах с любопытством, однако, поглядывал из-под седых бровей на веселую кутерьму.

Все загомонили, повеселели, повалили из храма на паперть, па морозный суховей. Степка и Федька Курза сговаривались мастерить «козу».

— А Калину медведем обрядим, ей-бо, медведем! ― хохотал Федька, все наскакивая на шагавшего с ленивой развальцею мазилку. Калина только ворчал и благодушно усмехался, предвкушая добрую еду.

Непривычно-веселый гул стоял в селитьбах вокруг Замчища. На Святом озере ковальские подмастерья ладили «кола». Через прорубь вогнали в дно остро отесанное бревно, вколотили сверху железный штырь, на него надели старое тележное колесо, крест-накрест положили длинные жерди, привязали накрепко сыромятным ремнем к ступице. Под вечер началась потеха. «Кола» раскручивали два дюжих подмастерья так, что гул и стон округ стоял, подступиться боязно. Со свистом летали жерди. К ним цеплялись кто с санками, кто на лубках или на коньках стоял, а иные, как Петрок с Филькой, и так драли о лед сапожишки.

— Ай люли, ай люли, люли! ― покрикивал и свистел Филька, ухитрившись примоститься на задок чьих-то расписных санок.

Петрок уже два раза падал ― сначала лубком подбили, а вдругожды на упавшего налетел ― колено расшиб. Жердь по спине огрела, откинула в сугроб. Домой потащился прихрамываючи.

А с утра новую забаву затеяли ― на ледянках с горы кататься. Гору выбрали в Челядном рву, крутую, с колдобинами. Накануне обдали водой обильно, стала слюда-слюдой.

На горе раздолье! Ляжет Петрок животом на ледянку, задерет ноги и стремглав вниз, в серебряную колючую пыль, аж дух занимает! Филька же для лихости и задом наперед съезжал.

А вот и Якубка появился в красных портах. Тот с горы стоя съезжает, только пригнется, когда ледянка подскакивает на взметах. И другие хлопцы повзрослей норовят стоя съехать. Только не каждому дано. Иной так расшибется, по часу потом на снегу отлеживается.

У девок же своя горка, поменьше. Визгу там, крику! Петрок с Филькой туда пошли, там и стоя не страшно скатиться. Мчатся вниз, посвистывая, потешаются с неповоротливых, закутанных в теплые платки девок.

— Гей, гей, с дороги! Зашибу-у!

И вдруг ― бац! Ничего не видит Петрок, залепили ему снегом глаза, на взмете поэтому не удержался на ногах ― и кувырком в сугроб. Вслед ему ― ха-ха-ха! Потешаются девки, и ну еще снегом, ну еще!

И за Фильку взялись, с головы до ног обсыпали. Петрок одну, самую настырную, так в снегу вывалял, что и не узнать. Ребята отбивались сперва. Да разве устоять, ежели их как галок! Отбежали хлопцы, отдышались, отряхнулись кое-как. Филька в кутерьме и ледянку потерял.