Мрассу — Желтая река - [14]

Азарт! Добрый охотничий азарт.

Вытягиваю второго хариуса, третьего, и тут слышу за спиной треск, пыхтенье, словно напуганный лось ломит через чащу. Это Валера не выдержал моего успеха и решил прийти на помощь.

— Ну чего тебе, места мало? — спрашиваю.

Валера не отвечает, становится рядом, спешно наживляет крючок, и его поплавок с громким хлюпаньем падает в воду. Я поторопился с подсечкой, вытащил пустую леску, снова забросил, но неудачно — поплавок упал возле коряжины, и крючок вместо рыбьей пасти вонзился в дерево.

По-рыбацки мне следовало оборвать поводок или леску, сделать новую снасть, не так уж это сложно, и продолжать рыбачить. Но разозленный поведением Валеры, я резко потянул удилище на себя, коряжина поднялась, взбаламутила воду, сорвалась с крючка и навела среди хариуса такого шороху, что до завтрашнего дня здесь делать было уже нечего.

Ты что — в уме? — взвинтился Валера. — Соображаешь?.. Тебе не рыбачить, тебе волнушечки собирать…

— Не твое дело.

— Крючок пожалел, да? Такую рыбалку испортить!

— Ты и испортил.

— Я? — Лицо Валеры пошло бурыми пятнами.

— Ты. Я ж тебя сюда не звал…

Этого Валера выдержать не смог. Он вломился в чащобу и через минуту исчез, оставив за собой глубокий пролом в густом прибрежном кустарнике.

«Странности, конечно, странностями, — думал я, — но не до такой же степени. Что мне — из-за его дурацких заскоков богу на него молиться, на коленках перед ним ползать? Дудки! Подумаешь — не он первый рыбу поймал! Нечего было по-шальному мотаться. Стоял бы себе и ловил… И тут тоже. Ну, перешел бы на омуток пониже, зачем обязательно рядом соседиться. А вообще-то нехорошо получилось, да еще в первый по сути день навигации. Если так пойдет — перелаемся, и весь отдых пойдет насмарку».

Я закурил, намазался «Дэтой» — начали донимать пауты — и не спеша стал спускаться по речке, останавливаясь на омутках, где судя по следам, уже успел побывать Валера. Зарыбачившись, я забыл и про обед, и про ссору и спохватился, лишь когда заметно попрохладнело, и стали сгущаться сумерки. Отыскал тропу и споро эашагал к лагерю.

Шел, злясь на себя и на Валеру. Ссора ссорой, а человек человеком. Для Валеры же, видимо, и эти понятия не существуют. Как он мог уйти, бросив меня одного? Ведь он даже не знает, ориентируюсь я в лесу или нет. И вообще, мало ли что может случиться с человеком в тайге; да еще в такой чертоломине. Можно в яму сверзиться, на сук напороться, оскользнуться, перебредая Мрассу, и хряпнуться головой о подводный камень…

И так мне до слез обидно стало, что захотелось, чтобы со мной что-нибудь случилось, и я представлял, как ползу по тайге с вывихнутой или переломленной ногой, сбиваюсь в темноте с тропы, валюсь в какую-то пропасть, теряю сознание, а ребята ищут меня, кричат, стреляют, но я их не слышу, и только на второй или на третий день они находят меня голодного, обросшего, изъеденного комарами, с распухшей посиневшей ногой. Навигация, разумеется, завершается не начавшись, меня везут в больницу, а Валеру исключают из флота по статье «за измену товариществу».

Но никаких несчастий со мной не происходит, я добираюсь до лагеря целехоньким, гордо сбрасываю с плеча тяжелую сумку с рыбой, жду похвалы, но Игнат, что-то точивший на пне напильником, медленно поднимает голову и смотрит на меня исподлобья тяжелым сверлящим взглядом.

Кузьма сидел возле костра и угрюмо распутывал «бороду» у своего спиннинга. При моем появлении он только обернулся на мгновение и с еще большим усердием занялся «бородой» — соскочившей с катушки при забросе и перепутавшейся леской. Такое случается со всеми начинающими спиннингистами.

— Извините, ребята. — Я сознавал свою, вернее, нашу вину, — но сами знаете — такое дело…

— Какое еще дело? — оторвался от «бороды» адмирал. — Может, мы мотор починили, может, нам давно дальше плыть надо было…

— Так Кылзаг же… Разве Валера… — и только сейчас я заметил, что Валеры в лагере нет. Сначала-то я подумал, что он дрыхнет в палатке или отлучился по надобности, а теперь… — Постойте… Валера что — не приходил?

— Нет.

У меня похолодело внутри. И мне тут же представилось, что он лежит где-то искалеченный, не может двинуться с места, а я прошел мимо, не окликнул его даже ни разу.

Солнце давно уже скатилось за гору с плоской вершиной, и сумерки сгущались с каждой минутой. Игнат по-прежнему молча смотрел на меня, словно я должен был что-то сказать ему или сделать. Конечно, можно было рассказать про Кылзаг, ссору и про то, в конце концов, что не я бросил Валеру, а он меня, и я в общем-то ни при чем. Но я ничего не сказал. Ни одного слова. Я понял, чего ждали от меня ребята, взял фонарик, палку, чтобы нащупывать дно при броде, и пошел обратно.

— Возьми ружье, — сказал Игнат.

Я отмахнулся. Не люблю таскать ничего огнестрельного, с тех детских еще лет не люблю, когда наш сосед по квартире нечаянно сам себя продырявил. Да и случись что, в такой мгле ружье все равно не поможет — или промахнешься, или попадешь не в того, в кого целишь. Я, правда, не подумал, что выстрелом в воздух можно просто дать знать о себе, о своем местонахождении.