Мозг и сознание - [68]

 

23

Нейрофизиология и психическая деятельность

Возможность научного исследования и предвидения человеческого поведения оспаривалась рядом авторов, которые подвергали сомнению существование здесь причинно-следственной зависимости и даже утверждали, что научный анализ разумной целенаправленной деятельности, столь типичной для человека, требует совсем иного методического подхода, чем принятый в точных науках [179].

На протяжении многих лет Л. Берталанфи [17] придерживался мнения, что организм — это нечто большее, чем сумма составляющих его частей. Он поддерживал новую концепцию человека, основанную на его способности манипулировать символами, и предложил в отличие от подхода, характерного для точных наук, организменный подход, при котором организм рассматривается как единое целое. Критикуя принцип раздражение — реакция, Берталанфи отождествлял его с «роботоподобной моделью», которую Кёстлер назвал «ратоморфическим представлением о человеке» [129].

Споры о том, могут ли физико-химические процессы играть определяющую роль в поведении человека, очень важны, потому что они затрагивают концепции свободы воли и ответственности. В философии этот спор разгорелся еще до Демокрита, и в разное время в нем принимали участие Аристотель, Спиноза, Клод Бернар и многие другие. В своем коротком обзоре Грюнбаум [90] сформулировал четыре основных аргумента, выдвигаемых против принципа причинности в поведении человека: 1) поскольку каждый индивидуум уникален, его поведение непредсказуемо и не может быть сведено к причинно-следственным отношениям; 2) поведение человека — явление настолько сложное, что его анализ на основе сомнительных причинных факторов невозможен; 3) поведение человека нацелено в будущее, и оно не предопределяется прошлыми событиями в такой мере, как явления, которые изучают естественные пауки; 4) признание детерминированности поведения и его предсказуемости равносильно отрицанию личной ответственности, раскаяния и возможности выбора между добром и злом. Грюнбаум опровергает все четыре аргумента на основе логики и научных фактов; ну а то, что мы обучаем детей говорить, пользоваться туалетом, жить в цивилизованном обществе и что в пределах допустимых отклонений нам вполне удается их воспитать, — разве это не самое лучшее доказательство того, что большинство из пас в какой-то степени верит в возможность предопределения поведенческой деятельности?

Современная физиология мозга, которая целиком зиждется на принципах детерминизма, дает тому новые доказательства. Было показано, что при полном подавлении восприятия звуков в слуховых нейронах нижних бугорков четверохолмия отмечается обеднение определенными химическими соединениями, такими, как РНК. Свет, геометрические фигуры или движущиеся тени, попавшие в поле зрения, вызывают появление характерных электрических потенциалов, которые можно зарегистрировать в районе затылочных долей и которые причинно связаны с оптическими явлениями. Электрическое раздражение мозга вызывает возникновение ощущений, движений или эмоций в зависимости от того, какая структура мозга подвергается раздражению. Фактический материал, представленный в этой книге, изобилует примерами причинно-следственных отношений между ЭРМ и поведенческими реакциями.

Однако против этих экспериментальных доказательств существования причинно-следственных отношений выдвигались возражения: естественное поведение отличается от эффектов, полученных в лаборатории, и, что еще серьезнее, пропасть между физиологией нейронов и психической деятельностью по-прежнему крайне велика. Как мы можем связать спайковые потенциалы или перемещение ионов в клетках с такими реальными явлениями, как наслаждение музыкой, любовь или вдохновение? Неужели психика и процессы, происходящие в нейронах, столь же не связаны друг с другом, как дар живописца и химический состав красок и холста? Кетп [127] указывал, что не существует сколько-нибудь убедительной физико-химической модели, способной объяснить феномены созна­ния, и маловероятно, что таковая появится. Ощущение, которое рождает вид голубого неба над головой, невозможно попять или даже описать на языке физико-химических изменений, происходящих в сетчатке глаза, или спайковых потенциалов, распространяющихся по зрительному нерву, коре затылочной доли и ассоциативным полям.

Чтобы смысл обсуждаемого стал яснее, вспомним классический эксперимент. Во внутреннее ухо кошки под глубоким наркозом вводят электроды, которые соединяют с усилителем и громкоговорителем. Удивительный эффект этого эксперимента состоит в следующем: если кошке прошептать на ухо: «Как дела?», то громкоговоритель немедленно воспроизведет: «Как дела?». Секрет здесь, конечно, не в том, что кошка научилась говорить, а просто ее ухо сработало как микрофон, превратив звук в электрический ток. Колебания воздуха, вызванные человеческим голосом, были восприняты барабанной перепонкой, в результате чего возникли электрические сигналы в улитке внутреннего уха, которые были восприняты электродами. Функция улитки как слухового анализатора заключается в том, что она генерирует по принципу «все или ничего» спайковые потенциалы в отдельных нервных волокнах, которые передают закодированные сообщения в мозг. Сенсорные раздражения, воздействуя на различные анализаторы, такие, как ухо, глаз или кожа, вызывают появление определенных типов электрических сигналов, которые можно зарегистрировать на более высоких уровнях центральной нервной системы.