Мозг ценою в миллиард - [90]

— Впервые об этом слышу.

— Все записано в вашем блокноте под таблетками «Алка-Селтер». Больше никаких начесов и, конечно же, никакого пара, пока они скова не станут мягкими.

— Почему вы мне не сказали сразу?

— Я думала, что туда вы посмотрите в первую очередь. Стоит волосам только начать сечься, как это может стать очень серьезной проблемой. Они начинают плохо расти. И я просто не знаю, означает ли…

— Хорошо, извините. Когда я вчера сказал, что мне надо, чтобы вы только печатали и отвечали на звонки, я поторопился. Приношу извинения. Все, что хотели, вы доказали, так что не будем больше препираться. — Я поднялся и запихнул блокнот в портфель. — Лучше поедем со мной. Мне может потребоваться различная информация по этому делу, а вы все помните.

— Правильно, — сказала Джин. — Если бы вы занялись всеми папками по порядку вместо того, чтобы проявить безумный интерес лишь к нескольким и отбросить остальные как ненужные, вы бы тоже знали все досконально. Есть пределы и моему терпению.

— Да, — сказал я.

— А в среду я бы хотела…

— Сделать прическу, — подхватил я. — Хорошо. Ваш намек понят. А теперь поехали, и не давите мне на психику.

Джин подошла к своему столу и взяла запечатанную папку с паролем «Терстоун» и номером. Еле заметно на уголке папки карандашом было выведено имя «Пайк».

— Не следует этого делать, — сказал я, показывая на пометку. — На Саус-Адли-стрит и так бесятся из-за двух наших папок, на которых карандашом были написаны имена. Это серьезное нарушение секретности. Никогда больше так не делайте, Джин.

— Я этого и не делала, — ответила Джин. — Это, между прочим, написал мистер Долиш.

— Поехали, — повторил я.

Джин сообщила на коммутатор, куда мы отправляемся, предупредила Алису, чтобы на нас не готовили утренний кофе, заперла копирку, ленту и все прочее в сейф, подкрасила губы, переобулась в удивительно изящные туфли, и мы наконец поехали.

— Почему Пайк оказался в Солсбери?

— Он находится на лечении в военной тюрьме как больной с расстройствами психики. Заперт он крепко. Они не очень-то хотят, чтобы далее мы виделись с ним, но Долиш настоял на встрече.

— Особенно мы, насколько я знаю Росса.

Джин ползала плечами.

— Но Росс не может держать его взаперти больше месяца, — сказал я. — Не может вообще держать его у себя, если тот лечится добровольно.

— А он лечится не добровольно, — ответила мне Джин. — Он протестует против лечения, как настоящий сумасшедший. Росс дал ему подписать пачку всяких бумаг, и Пайк случайно сообразил, что подписал в числе прочих просьбу о прохождении комиссии КВМВ — Королевских военно-медицинских войск. Они его комиссовали и прямиком отправили е тюрьму. Он устроил погром в камере, и теперь его держат в палате для психических больных. Росс вцепился в него, как ненормальный. Похоже, что Пайк пробудет там до тех пор, пока не удостоверится, что агентурная сеть Мидуинтера полностью обезврежена. Росс, видите ли, взорвался из-за яиц из Портона. Кабинет был очень раздражен. Там все поняли правильно и объяснили, что именно мы таскали для него каштаны из огня.

— Росс, должно быть, был в восторге, — заметил я не без некоторого удовольствия. — Итак, что же я должен буду сделать в Солсбери? Тоже что-нибудь подписать?

— Нет, — ответила Джин. — Вы должны уговорить Пайка написать письмо жене и посоветовать ей уехать из страны.

— О-хо-хо.

— Да. Кабинет отчаянно озабочен тем, чтобы не допустить еще одного шпионского процесса в этом году. Американцы и так уже сильно усложнили нам жизнь. А любительская шпионская сеть Мидуинтера вызовет колоссальный скандал, и общественность Штатов начнет давить на власти, чтобы США не делились своими секретами с Англией.

— Ага, поэтому миссис Пайк должна присоединиться к огромной армии людей, которых тайно переправляют на Восток до того, как парни из Специальной службы, раздуваясь и пыхтя, доберутся до них с ордерами на арест. Специальная служба все равно докопается до того, что происходит. Это лишь вопрос времени.

— Вопрос времени, — подтвердила Джин, — когда «Дейли Уоркер» догадается об этом.

Мы забрали папки с записями КВМВ в Лоуа-Бэрракс-Уинчестер и остановились позавтракать в Стокбридже. Оттуда до Солсбери было уже рукой подать.

Образно выражаясь, белые пальцы зимы сжали горло земли. На деревьях — никаких признаков листьев, голые ветви. Коричневая глинистая почва отполирована до блеска мокрыми ветрами. Тихие и спокойные фермы и деревни выглядят такими заброшенными, будто уже и не ждут прихода весны. Тюрьма находилась на дальнем краю долины. Это была единственная максимально защищенная психиатрическая тюрьма, которая подчинялась только армии. Перед нами возникли современные светлые здания, во дворе — огромная абстрактная скульптура и два фонтана, которые включают, когда сюда направляется какая-нибудь важная шишка. Вдоль всей подъездной дороги — клумбы, сейчас коричневые и пустые. Размером и формой эти клумбы были похожи на свежие могилы. Вообще это местечко было в духе Кафки — слишком просторное для людей. К тому же здесь сильно пахло эфиром.

У главного входа нас поджидал секретарь начальника тюрьмы, размахивая огромной папкой в оберточной бумаге. Это был невысокий, по-женски красивый мужчина. Его пальцы непрестанно двигались, как будто были вымазаны чем-то липким и он пытался освободиться от этого липкого. Он протянул мне свою дрожащую маленькую ручку и позволил ее пожать. Затем он поприветствовал Джин и встал в боевую стойку, вооружившись экземпляром тюремных правил, который я подписал. Джин нанесла ответный удар нашими документами и сделала прямой выпад паспортом Пайка. Человечек отпарировал запиской начальника тюрьмы, которую до того придерживал. Джин отступила, подписав бумагу своими инициалами, но затем нанесла встречный удар папкой Росса из Военного министерства. Секретарь подписал ее скромной завитушкой, когда Джин сделала дополнительный выпад фотокопией нескольких министерских протоколов, которые не имели к этому делу никакого отношения. Она правильно оценила своего противника, ибо тот сдался, даже не дочитав их до конца.