Моя золотая Бенгалия - [16]

Беженцы из бывшего Восточного Пакистана (Бангладеш), жертвы наводнений и засух, непрерывно пополняли и пополняют число бедняков и нищих Калькутты. Самое ужасное, что к этому социальному бедствию привыкают. Сужу по себе. Сначала меня чрезвычайно раздражало то, что калькуттские власти позволяют людям спать, где тем вздумается, возводить жалкие хибары неподалеку от центра города, рядом с узловыми пунктами строительства метро (первая очередь уже сооружена с помощью Советского Союза), бросать на землю корки бананов и скорлупу кокосовых орехов, справлять свои естественные надобности везде, где придется, только не в местах с табличкой «Private». Потом постепенно я начал осознавать, что органы власти бессильны что-либо сделать из-за нехватки денежных средств. Долго не понимал, почему со всех сторон раздаются призывы не засорять город, а на улицах нет даже урн. Оказывается, бездомные люди их тут же уносят и используют в качестве строительного материала при сооружении хибар.

Только слепой может не заметить ту огромную пропасть, которая пролегла между богатством и бедностью, просвещением и невежеством. Однако верхушка общества в течение веков к этому настолько привыкла, что большинству кажется — иначе и быть не может. Живя в Шантиникетоне, я подружился с одним жителем Калькутты, известным деятелем бенгальской культуры — умным, чутким, безусловно, порядочным человеком. Однажды он пригласил меня поехать в одну из деревень. Не долго думая, я согласился.

Мой друг пригласил трех велорикш (всего было шесть пассажиров), и мы отправились в Шуруй, деревню, где Р. Тагор начал свои эксперименты по улучшению экономики села. Мы провели в ней часа два. Мои спутники — уважаемый деятель культуры, его молодые друзья — студенты колледжа и какая-то дама из Шантиникетона — тщательно осмотрели действительно интересные, хотя и небольшие деревенские храмы, места, связанные с деятельностью Р. Тагора и его отца. Неподалеку люди молотили рис, гнали скот, хлопотали во дворе. Но я заметил, что мои спутники не обменялись с ними ни одним словом.

Сказанное, конечно, не означает, что среди обеспеченных и образованных индийцев нет людей, которые сочувствуют беднякам, самоотверженно борются за просвещение и лучшую жизнь народа.

Когда кончается рабочий день и темнеет (это происходит одновременно), улицы Калькутты на несколько часов заполняются народом, главным образом молодыми людьми, и автобусы, несмотря на то что водители непрерывно подают сигналы, в некоторых местах могут двигаться лишь со скоростью пешехода. В эти часы нагляднее всего видно, каким людским морем является Индия. С 1947 года средняя продолжительность жизни индийцев возросла с 25 до 54 лет. Это достижение, которым страна может заслуженно гордиться. Но рост числа жителей — на 14 миллионов в год — создает почти неразрешимые проблемы. Людей уже теперь слишком много как в деревнях, так и в городах. А их надо прокормить. Быстрый подъем сельского хозяйства практически лишь в последние годы начал несколько опережать рост населения.

Уже четверть века в Индии говорят об ограничении рождаемости. Созданы специальные центры «планирования семьи», проводится широкая пропаганда соответствующих мероприятий. Я слышал, как в одной деревне с помощью громкоговорителя какой-то человек из коляски велорикши агитировал ограничиться двумя-тремя детьми в семье. Среди обеспеченных слоев населения, особенно среди горожан, их количество примерно такое. Но как регулировать семейную жизнь большинства людей, если как для индуистов, так и мусульман дети, особенно сыновья, являются божественным благом? К тому же за противозачаточные средства, даже если бы их начали широко применять, надо платить. Много говорят здесь о стерилизации тех супругов, у которых уже родилось трое детей. Мало тех, кто действительно хочет численно ограничить свою семью. В 1976–1977 годах, когда во время чрезвычайного положения стерилизация во многих случаях навязывалась насильно, этой операции, по официальным данным, подверглось пять с половиной миллионов мужчин и пятнадцать миллионов женщин. В следующем году количество стерилизованных сократилось до восьмисот тысяч человек, и таким оно остается и по сей день. По официальным данным, в 1979 году только двадцать пять миллионов людей практиковали «планирование семьи», т. е. применяли противозачаточные средства. В теплые калькуттские вечера, наблюдая человеческое море, невольно думаешь, о том, что произойдет в 2000 году, когда, по прогнозам демографов, в Калькутте и Бомбее будет жить по восемнадцать миллионов человек, а во всей стране — около миллиарда.

Только взглянув на переполненные людьми улицы индийских городов, понимаешь, в какой тесноте живут индийцы. Данные статистики, например, о штате Карнатака свидетельствуют, что там на селе в одной комнате в среднем обитают пять человек, а в городах — 4,7 (комнатой называется помещение величиной хотя бы в 4 квадратных метра). Вечером, проезжая на втором этаже двухэтажного автобуса по Калькутте или Бомбею, можно видеть, что дом, который, кажется, вот-вот разрушится от ветхости, полон людьми, о бедности которых говорит вывешенная для просушки весьма изношенная одежда. Мало-мальски сносные квартиры — дорогие. В Калькутте за две комнаты неподалеку от центра в 1979 году надо было платить 1500 рупий в месяц (тогда приличной считалась зарплата в 600–800 рупий в месяц). В квартирную плату не входит стоимость электричества, которое горожанин много расходует на вентиляторы (они установлены везде и понижают температуру самое большее на пять градусов).