Моя жизнь в жизни. Том 2 - [167]

Так что — лай продолжается, но караван все равно идет…

Стараниями Рыбакова — перед тем, как его сменил на посту президента Андрей Битов, — удалось отвоевать у московских властей (при отчаянном сопротивлении прокуратуры, на то же здание претендовавшей) разваливающийся флигелек во дворе захламленного дворика, но зато в самом центре Москвы. От государства мы не получили ни единой копейки — никто и никогда не сможет нас упрекнуть, что мы, пусть только косвенно, хоть как-то зависимы от властных структур. И вступление в ПЕН не сулит ни одному его члену (номенклатурщику!), никаких привилегий: ни денежных поступлений, ни льготных путевок, ни публикаций — лишь возможность обозначить свою принадлежность к писательскому сообществу, нравственные устои которого безупречны, а позиции не подвержены политическим конъюнктурам. Сообществу, основанному не на агрессивности, фанатизме, обличении и поиске врагов, а на принципах добра, уважительности, терпимости.

В крохотном зальчике на Неглинной писатели с удовольствием устраивают литературные чтения, представляют свои книги, отмечают скромные юбилеи, встречаются с друзьями. Помня о своем правозащитном предназначении, Русский ПЕН оказал реальную помощь многочисленным жертвам, пострадавшим за свое творчество. Отнюдь не все, что написано нашими подзащитными, мы разделяем, но кару за свободное самовыражение категорически отвергаем: со словом можно бороться лишь словом, а не тюрьмой — от этой позиции мы не отойдем никогда. Стараниями Русского центра освобождены из тюрьмы турецкий писатель Мехмет Озин, кубинские Мария Варела и Хуберт Херес. Были вырваны из неволи и, не найдя надежной защиты у российских властей, переправлены в дальнее зарубежье писатели Узбекистана, Таджикистана, Туркмении, которым варварски мстили за их статьи и памфлеты оставшиеся у власти товарищи из бывших ЦК и ЧК. Общественными защитниками на разных судебных процессах выступали по поручению исполкома Русского ПЕНа Андрей Битов, Александр Ткаченко, Андрей Вознесенский, Юнна Мориц, Лев Тимофеев, автор этих строк и другие пеновцы. Наша роль в защите Александра Никитина и Григория Пасько отмечена во всем мире. Перечень подобных акций занял бы слишком много места.

Что будет дальше с Русским ПЕНом? Сохранит ли он свой престиж, уровень своего творческого потенциала, ту атмосферу, которая все эти годы была ему свойственна? Этого я не знаю. Время идет, люди меняются, меняются и критерии, которыми определяются значимость и достоинство того или иного сообщества. Но десять с лишним лет, которые сделали Русский ПЕН таким, каков он сегодня, не вычеркнуть ни из истории, ни из моей жизни.

За эти годы я принял участие почти во всех конгрессах Международного ПЕНа, узнав не понаслышке, что такое работа, а не декоративное представительство союзписательских делегаций, превращавших свои поездки на разные мероприятия в заграничный кайф. Самым дорогим для меня было стремление к компромиссу, которое неизменно присутствовало на всех конгрессах и помогало выйти из любого конфликта. А конфликтов было сколько угодно: ведь ПЕН объединял писателей из стран, находившихся подчас в жестокой конфронтации друг с другом. Да и разноязычные писатели из одной и той же страны относились друг к другу чаше всего с не слишком большой любовью. Но желание найти взаимоприемлемое решение всегда было более сильным, чем стремление поделиться своими обидами и предъявить счет обидчикам: наглядный урок злобствующим ксенофобам, из которого они, разумеется, не извлекут никаких уроков.

Одно из самых ярких моих впечатлений — итог жестоких дискуссий (казалось — кончится полным разрывом) на кровоточащую национальную тему в испанском городе Сантьяго де Компостела (исторический центр автономной Галисии, главное место паломничества католиков всего мира). Конгрессу угрожала опасность превратиться в трибунал, рассматривающий поток взаимных обвинений. От имени Русского центра я, единственный его делегат, внес резолюцию, которая должна была вызвать раздражение у одних, скепсис у других и разве что снисходительное сочувствие у третьих. Но она была принята единогласно под такие бурные овации, от которых грозил обвалиться потолок. Рукоплескали, плакали и обнимались те, кто только что предъявлял — вроде бы друг другу — немыслимые по остроте обвинения. Все понимали, конечно, что резолюциями многовековые конфликты не решить, но в единодушном голосовании проявилось страстное желание жить по-человечески на этой, общей для всех, прекрасной Землей почувствовать себя хоть на миг членом действительно единой, не раздираемой взаимной ненавистью, писательской семьи.

Вот текст той резолюции, который я написал и который получил общую поддержку, — мне он дорог ничуть не меньше, чем иные, вышедшие за моей подписью, статьи и книги.

«60-й конгресс Международного ПЕНа, с тревогой следя за все углубляющейся конфронтацией народов по этническому и религиозному признакам,

ОТМЕЧАЕТ, что эта конфронтация, уже принесшая огромные человеческие жертвы и угрожающая мировой цивилизации, наносит непоправимый урон национальным культурам, свободами правам человека;